И помедлила еще немного, желая — надеясь — снова услышать ее голос. Но звучал только ветер и далекое рычание верблюдов. Наконец я заставила себя отойти и последовать за остальными по дамбе, за которой ждали верблюды и люди. Четыре сотни верблюдов. Семь сотен людей, считая и двадцатку Волков Пустыни. Половина каравана, подготовленного для дороги на север, к землям племени Тамрина, где мы встретимся и объединимся с еще тремя сотнями верблюдов и куда большим количеством людей.
Когда мы пересекли оазис, по которому шесть лет назад я вела свою армию, я обернулась на крошечную процессию — Вахабила и его рабов, возвращающихся обратно в столицу. Занимался рассвет, и кирпичные здания Мариба сияли золотистым теплом, алебастровые окна дворца сияли алым, как пятьдесят новых солнц. Пожелав себе запомнить увиденное, я повернулась лицом на север.
Тамрину понадобилось немало усилий, чтобы скрыть мое присутствие и объяснить, отчего Шару, меня и пять девушек, которых я взяла с собой, нужно поместить в начало каравана, где будет меньше пыли.
— Не хватит им выносливости для пути, — услышала я громкий вздох одного из его старшин, качавшего головой, глядя на паланкин, который несли двое других. А это значило, что мы в пределах слышимости Нимана и Кхалкхариба, каждый из которых взял с собой по десять человек и по пятнадцать верблюдов.
Сложнее всего было скрыть и замаскировать евнуха, поскольку все отлично знали: нубиец постоянно сопровождает меня, как тень. Теперь он закрыл лицо шарфом, а Кхалкхариб представил его своим собственным рабом и очень старался называть его Манакхум, хоть я и слышала на второй день путешествия, как он сбился.
Мы не могли вечно поддерживать эту таинственность, но я надеялась скрыть свой отъезд хотя бы до тех пор, пока Джауф не останется в нескольких днях пути за спиной. Во дворце Вахабилу пришлось непросто: он выбрал рабыню примерно моего роста и запер ее в отдаленных покоях женской части дворца. Один раз в день она появлялась на галерее, скрытая одной из моих вуалей и одетая в одно из моих платьев. Она даже сидела на моем троне в Зале Суда, склоняясь к Вахабилу, чтобы шепнуть что-то ему на ухо, после чего он провозглашал решение, выдав его за мое. Хитрость была не слишком тонка, но ее было достаточно, чтобы ненадолго скрыть мое отсутствие от всеобщих взглядов.
Я никогда не видела каравана Тамрина, который обычно состоял из трехсот пятидесяти верблюдов и почти такого же количества людей. А в первые дни мне хватало изумления и от нашей процессии, от половины будущего посольства.
Столько шума! Постоянные разговоры людей, крики старшин, которые передавали приказы от головы каравана к каждому его звену, воркование всадников со своими верблюдами, которых ценили, как не всякий ценит любовницу. Верблюды, казалось, ревут и бормочут без устали день и ночь, протестуют, когда их пытаются не пустить к колючкам или же подоить, а затем — когда расседлывают на ночь, когда поднимают утром и навьючивают тюками и сумками.
Почти сто пятьдесят верблюдов несли дары: золото, ткани и специи — обычный набор товаров Сабы, однако в количестве, которого я никогда не видела. Один верблюд был нагружен чистейшей слоновой костью. Другой — черным деревом. И еще один — рогами носорогов, страусовыми перьями и тщательно упакованными страусиными яйцами, раскрашенными и украшенными драгоценностями. Один верблюд вез врачебный сундук с алоэ и мазями, притираниями и бальзамами из мирта и ладана, другой вез сурьму и косметику. Еще три верблюда несли драгоценности, кубки, золотые шкатулки с инкрустацией из самоцветов, а также шерстяные, пеньковые, льняные ткани, окрашенные в десятки цветов. Этих даров хватило бы для трех сотен жен и наложниц, если вдруг сказки о них окажутся правдой.
Паланкин, в котором несли моих девушек, был моим собственным паланкином, сделанным и роскошнее, чем раньше, и куда более изобретательно: его можно было разобрать и снова собрать. Золотые опоры и плюмаж из перьев были завернуты в шерстяные одеяла и погружены на отдельного верблюда. Для моих одежд и сундука с украшениями понадобилось пять верблюдов, еще восемь несли на спинах вещи Шары, Яфуша и девушек.
Двадцать верблюдов, соединенных вместе веревкой, везли золотые и серебряные кисти, украшения для седел, разукрашенную сбрую, шатры, ковры, покрывала и курильницы для благовоний. Азм затребовал восемь верблюдов для себя и своих аколитов, нагрузив их идолами и предметами своего божественного культа.
С нами отправились тридцать музыкантов, в том числе и Мазор. Я колебалась насчет него, ведь он мог сообщить своим соплеменникам о моей жизни во дворце. Несколько недель назад я была полна решимости заставить его поклясться мне в верности под мечом. А музыкант зарыдал и рухнул предо мной, пытаясь поцеловать мне ногу, как только я задала вопрос, не хочет ли он посетить свою родину.
— Ты уже однажды проделал сложный путь, оттуда сюда. Готов ли ты к тем же тяготам, чтобы снова посетить родную землю и вернуться обратно?
— Хоть тысячу раз, царица, лишь бы снова увидеть Израиль, — ответил он. Его щеки были мокрыми от слез, из носа текло, как у ребенка. В ту ночь он пел чудесные песни, под которые я заснула, а проснувшись утром, я обнаружила, что он тихо играл до утра.
В середине каравана шла Сайя, моя лучшая белая верблюдица. Аза ней, на другой верблюдице, плыл маркаб, завернутый в льняные и шерстяные покрывала, чтобы казаться со стороны лишь запасным паланкином. Было немыслимо с ним расстаться — захват акациевого ковчега за время моего отсутствия был равнозначен захвату трона. Год назад Вахабил прилюдно и публично забрал ковчег из места его размещения и ради безопасности маркаба поместил его в мою личную приемную. Сегодня там осталась простая замена, накрытая расшитой золотом тканью.
Еще один символ моей власти следовал за маркабом, обернутый в полотно и привязанный к огромному верблюду: точная копия трона, что стояла в саду в ночь моего, теперь уже бесславного, пира. Изначально я не собиралась его брать, но за год вынужденного ожидания женщина может припомнить немало вещей, которые стоит с собой прихватить.
Далее следовали животные в плетеных клетках: песчаные кошки, певчие птицы, павлины, пеликаны, желтоголовые попугаи. Меж двух верблюдов была закреплена клетка с шипящей черной пантерой, меж двух других — такая же клетка с двумя обезьянами из Пунта.
Почти сотня верблюдов была нагружена мукой, сушеным мясом, финиками, водой, сезамовым и другими маслами и верблюжьим молоком в кожаных мехах, которое к вечеру взбивалось в кусок масла. За этими верблюдами шли еще семьдесят, неся запасы фуража на случай крайней в нем нужды.
Вооруженная охрана ехала по обе стороны каравана, в середине которого находились драгоценности, а провиант расположился ближе к пыльному хвосту. Четверо знаменосцев рассыпались вокруг каравана, неся флаги Сабы, отличные от королевского знамени лишь тем, что между рогов изображенных на нем горных козлов не было серебряного полумесяца.
Два коротких часа оглушающей боли от путешествия, и я вспомнила, как плохо мне было в прошлый раз от тряского седла на спине верблюда, после которого в первую ночь я ходила согнувшись, как старуха. На следующее утро нам с Шарой пришлось обернуть поясницы запасными шалями, иначе мы не смогли бы усидеть в седлах.