Как странно было наконец-то увидеть его воочию!
Старше меня примерно на десять лет, он щеголял такой же аккуратно подстриженной бородкой, как мой музыкант, Мазор. Его глаза сверкали под красиво изогнутыми бровями. Он был широкоплеч — воистину, сын воина, — и пальцы его были унизаны драгоценными перстнями.
Носильщики опустили мой паланкин.
Кхалкхариб и Ниман вышли вперед, лишь немного — почему же они не двинулись прямо к возвышению? Оба низко поклонились, а когда выпрямились, слово взял Ниман:
— Соломон, царь Израиля, мы приветствуем тебя во имя твоего бога. Мы слышали легенды о твоем величии и пришли сюда с края мира, чтобы увидеть все собственными глазами.
Царь поднялся. Со своего места я могла оценить, насколько он высок. Его голос, когда он заговорил, был звучен.
— Добро пожаловать в Израиль и его святой город Иерусалим. Во имя Яхве, Господа сущего, мы приветствуем вас в мире. Глаза наши радуются.
Его голос меня удивил. Это был не раскатистый баритон, которого я ожидала, скорее голос певца, похожий на голос Мазора нежным тембром.
— Этим утром я вышел на крышу своего дворца, — сказал он, поглядев направо, затем налево. — И видел истинное чудо! Впервые с начала времен солнце взошло не с востока, но с юга. — Он спустился на одну ступень. — А затем я взглянул еще раз и увидел, что это не солнце, но луна, взошедшая днем. Никогда в жизни я не видел подобного дива. Но скажи мне, Ниман из Сабы, что за сокровище вы принесли в паланкине в мой зал?
Сердце в груди трепетало, как пойманная птица.
Ниман снова склонился в низком поклоне.
— Я представляю вам мою родственницу, царицу и драгоценность Сабы, сияние Пунта. Билкис, Дочь Луны.
Мы договорились, что он не будет именовать меня дочерью или верховной жрицей Алмакаха. Нужно было учесть лишь политику. К тому же я не была уверена, что Алмаках проводил меня до самого дворца или что он вообще на меня смотрел, хоть этого я, конечно, и не говорила Ниману.
Царь спустился с возвышения. Но дальше не пошел, и Ниман медлил. Я тоже ждала, долгий и жуткий миг. Почему царь не выходит вперед, чтобы приветствовать меня, протянув руку? Он неподвижно застыл на последней ступени у трона. В каменном зале было прохладно, и все же пот щекотал меня между грудей. Впервые я испытывала благодарность к тому, кто первым догадался закрыть вуалью лицо женщины.
Царица, привыкшая судить свой народ, должна разбираться во многом, но прежде всего и превыше всего ей нужно уметь быстро оценивать любой народ. Я сразу заметила, как все до единого лица стоявших в зале, который был больше зала совета в Марибе, поворачиваются к Соломону, чтобы увидеть его следующий шаг. Он безраздельно владел их умами! Я тут же поняла, почему Тамрин был так подавлен и так исхудал, когда царь отказался его принять.
Ниман наконец шевельнулся, словно ждал именно этого момента. Он подошел к паланкину с той стороны, где застыла на месте Шара. Она тут же метнулась в сторону, когда Ниман протянул мне руку, помогая подняться. Выходя, я низко согнулась под крышей паланкина, а затем медленно выпрямилась, позволив кристаллам на груди звенеть, словно струйки воды.
Ниман шагнул в сторону, и в этот момент я заметила две вещи одновременно. Первой была та, что пол перед троном царя отличался от мозаики остального зала и не был полированным мрамором, как я вначале подумала. Там был мелкий квадратный бассейн, вровень с полом налитый водой.
Второй была та, что в нескольких широких шагах от царского трона стоял другой, чуть проще и меньше. На нем сидела женщина, настолько тихая и неподвижная, что ее можно было принять за раскрашенную статую. Одетая в льняное платье безупречной белизны, равное моему собственному, она гордо держала голову в изысканном черном парике.
Дочь фараона. Его царица.
Я вышла вперед, придворные низко склонились, и в тот миг, когда никто, кроме царя, не смотрел на меня, я приблизилась к мелкому бассейну. Как непривычно было приближаться к трону как просительница, а не та, что на нем сидит!
Я подумала о Рай, танцующей в свете костра. И подняла подол платья. За спиной тихо ахнула одна из моих девушек.
Я сбросила сандалии, и взгляд царя немедленно метнулся к моим ступням. Я беззвучно зашагала вперед, наслаждаясь прохладой мраморного пола. И без промедления вошла в бассейн. Вода накрыла мои лодыжки. За мной тянулся отяжелевший подол платья. Я неотрывно глядела в лицо царя, даже когда заметила, как поднимаются уголки его рта, как взгляд, устремленный на меня в ответ, чтобы впечатлить придворных, начинает плясать от сдерживаемого смеха. Десять шагов. Пятнадцать.
Я вышла из воды и остановилась перед царем, промокший подол тянул меня обратно в воду.
Он был почти на голову выше меня. Пухлые губы легко изогнулись в улыбке.
— Приветствую, госпожа Загадка, — сказал он тихо, так, чтобы слышала только я. — Луна и солнце наконец-то встретились в небе.
Я похвалила подготовленные для меня роскошные апартаменты, говоря с царским распорядителем, Ашихаром — какими странными казались мне эти имена! — но не слишком сильно расточая сладкие слова. Я поблагодарила его за графины с вином и нубийским пивом из забродившего проса, за блюда с хлебом и оливками, сыром и вареными яйцами всех цветов и размеров, за чашу с фигами, гранатами, зимними дынями и виноградом, в которой я с радостью не заметила ни одного финика. Как я устала от фиников!
Я молчаливым кивком оценила розы на террасе, гобелены, льняные скатерти. Обсудила количество муки, масла, говядины, козлятины, меда, вина и птицы, которые требовалось доставить к огромному лагерю, разбитому моим караваном за стенами города. Поинтересовалась удобством моих придворных и была заверена в том, что их покои неподалеку, ознакомлена с коридорами, по которым можно туда попасть, а также с теми, что вели в зал, к кухням и рабочим комнатам самого распорядителя.
Я сообщила Ашихару, что он должен поговорить с Тамрином о доставке моих даров отдельно для царских жен и отдельно для царских наложниц.
— Твоя дверь под надежной охраной, царица. Тебе нечего бояться в стенах этого дворца, — сказал он, глядя на Яфуша.
— Благодарю. И мой евнух, — сказала я, подчеркнуто интонируя это слово, — тоже будет хранить мой покой, как всегда это делал. Тем временем человеку из моей свиты срочно требуется помощь врача.
Распорядитель ответил, что Тамрин уже говорил с ним о человеке со сломанной ногой и лекарь прямо сейчас занимается нашим раненым.
Когда мы покончили со всеми вопросами и Ашихар ушел, я жестом велела Шаре отослать израильских рабов.
За окнами моих покоев гудели звуки Иерусалима, доносившиеся до высокой террасы: рынок нижнего города, собачий лай вдалеке, шум маслобойни. Запах свежего хлеба мешался с запахом роз, а занавеси трепетали на ветру, беззвучно скользя нижним краем по чудным шерстяным коврам.