– На длинной стене китайские воины стоят, говорят, с такими же деревянными копьями, – сказал Мэрдэг. – А ты говоришь, что не оружие.
– Вот начнется большая война, – Тэгшэ, будто обрадовавшись, что завязался разговор, громко заговорил, улыбаясь. – Нас тоже посадят на коней и поставят в строй вместе со всеми. Никуда не денутся, если придут опять те же татары или чжурчжени целыми полчищами. Кто покажет себя в битвах и добудет себе коня с седлом, лук со стрелами и доспехи, тем дадут волю: женись на какой-нибудь пленнице, ставь свою юрту в курене или где укажет нойон, скота, коней и коров можно пригнать, сколько сможешь, и живи как любой из харачу. И все благодаря такому вот деревянному копью, – он поднял над головой полуочищенное от коры древко. – Я в этом курене многих назвать могу из тех, которые вышли из рабов…
Тут вдруг всхлипнула овдовевшая невеста Хун, сидевшая на женской стороне, привалившись к стене, завыла по-собачьи тонко.
– А ну, замолчи! – прикрикнула на нее служанка Хулгана, придвигаясь к ней, обняла за плечи: – Нас всех могли отправить к восточным богам, если бы только захотел Таргудай. И так всем тоскливо, а ты еще воешь… Уже не маленькая, хватит плакать…
– Я уйду за ним… – громко зарыдала та, припав к ее плечу. – Не смогу жить на земле без него…
– Замолчи, – твердила та, прижимая ее к себе. – К нему не попадешь, боги накажут и сделают тебя птицей му-шубун [21] или привидением, будешь вечно бродить тут и людей пугать, а выхода никуда не найдешь… Лучше терпи, дождись своей смерти, а там и встретишься с ним, поклонишься богам, а они тебя направят к нему…
– Я состарюсь тогда, – не унималась та. – Он там на другой женится.
– Тогда сестрой ему станешь, – успокаивала Хулгана. – Тоже хорошо…
– Ты радуйся за него, – вступились в их разговор мужчины. – Твой Хэрэмчи ведь не просто так в тот мир ушел, а жертвой небожителям, он, может быть, теперь у какого-нибудь тэнгэри или хагана в слугах будет жить.
– Или табунщиком у самого Атая Улана.
– Ведь у Атая Улана табуны, говорят, поистине несметные…
– Ты радоваться должна…
– И не плачь больше, а то разозлишь восточных богов, они еще твоего жениха не примут к себе, к Эрлиг-хану в нижний мир отправят.
Хун замолчала, насухо вытерев слезы, и подавленно смотрела на огонь, и не было по ней видно, поверила она им или нет.
На четвертую ночь трое старейшин не пришли слушать улигершина, передав с женами, что приболели, на пятую не пришло еще четверо стариков, а на шестую в юрте Таргудая сидели одни молодые вожди и нукеры. В юрте стало просторно, гости уместились вдоль стен, освободив середину. Таргудай недовольно хмурил брови, тяжело зевал, но упорно отсиживал все ночи, удалив жену с дочерью, и все чаще стал наливать архи себе и улигершину.
Тэмуджин сидел на прежнем месте, у двери. Прикрывавший его спереди нукер переместился влево, и теперь он перед взором Таргудая был открыт. Но тот все время смотрел мимо него, искусно обходя его взглядом. Чаще он сидел, задумчиво уткнувшись взглядом в очаг, время от времени закрывая в дреме глаза. Просыпаясь, привычно тянулся одной рукой к кувшину, другой – к серебряной чаше.
Улигершин, подуставший за все эти ночи, сберегая силы до утра, охрипшим голосом монотонно тянул свои перепевы о разных подвигах Гэсэра, о его убийствах многочисленных чудовищ-мангадхаев, насланных на землю восточными небожителями. Нукеры напрягали каменно застывшие лица и прямо держали спины, стараясь не заснуть.
И лишь на девятую, последнюю ночь, вновь собрались все. Старейшины занимали свои прежние места, оттесняя нойонов, те отодвигались, прижимая нукеров к двери. Тэмуджина спереди снова закрыли спины нукеров.
Улигершин уже приложил смычок к струнам, но Таргудай вдруг жестом остановил его.
– Пока я не забыл, нужно решить еще одно небольшое дело, – сказал он, обращаясь к старейшинам. – Ведь тут с нами сидит сын кият-борджигинского Есугея, отбывает у меня наказание, вы знаете…
Тэмуджин мгновенно напрягся всем телом, впившись в него взглядом и чувствуя, как гулко у него в груди забилось сердце. Время враз замедлилось, давя на него томлением, ожиданием непоправимого. Таргудай, не глядя на него, благодушно посматривал на нойонов и старейшин… Время тянулось нестерпимо… И Таргудай, раздумчиво прижмурясь на кого-то перед собой, наконец, продолжал:
– Так вот, на облавную охоту он, как потомок Алан-Гуа, наверно, должен выйти со всеми на равных, как вы думаете? Не будем же мы его в канге да с рабами вместе держать, когда идет такое важное дело в племени.
Старейшины оживленно зашевелились, закивали, оглядываясь в сторону двери, ища глазами Тэмуджина.
– Правильно! – загомонили они, тряся бородами, переглядываясь. – Надо, надо свою кость возвысить…
– Предки с неба будут смотреть за нашей охотой… нехорошо будет.
– Какой-никакой, а отпрыск Хабул-хана…
– Хоть плохой, но свой.
– Мудро решил Таргудай-нойон…
– Гневлив не в меру Таргудай, но справедлив…
Усомнились лишь некоторые нойоны.
– Тогда не за зверями, а за ним смотреть надо будет, – недовольно подал голос Хурэл-нойон, младший из двоюродных братьев Таргудая. – Как бы он не убежал от нас в суматохе. Парень-то, по нему видно, неспокойный…
– Знаю, знаю, есть такая опасность, – добродушно заговорил Таргудай, разводя руками. – Но я не хочу, чтобы наш соплеменник на племенной охоте был в канге, пешком и среди рабов! Раз он рожден воином, пусть будет среди воинов. Хоть и велика его вина перед племенем, но я хочу добра и справедливости, и вас всех призываю быть великодушными. Пусть в жизни его не будет такого черного пятна… Что ж, если он побежит, то бог всегда рассудит, на чьей стороне правда.
– Пусть он выйдет перед нами и пообещает не бегать, – раздался сиплый тонкий голос из толпы старейшин. – Ему ведь добро делаем, должен понимать, уже не маленький…
– Сын Есугея, встань и выйди сюда! – возвысил голос Таргудай. – И скажи честно перед старейшинами: обещаешь ты не бежать от нас, если на время охоты снимем с тебя кангу и посадим на коня?
Тэмуджин встал и, выбирая место между сидящими нукерами, шагнул вперед. «Разве можно по снегу далеко убежать? – недоуменно подумал было он, но уже радостное возбуждение освещало у него все в груди, сметало посторонние мысли. – Все же признают за равного… Хоть поохочусь вволю, на коне поезжу…»
– Обещаешь или нет? – допытывался Таргудай.