Осмотрел своего жеребца. Тот не забыл его и сразу потянулся к нему, взволнованно храпя и вздрагивая.
– Кто-нибудь на него садился после меня? – спросил он у Хасара.
– Да он не дается никому, – махнул рукой тот. – Раньше при тебе я садился на него, а сейчас и прикоснуться к себе не дает. Так и проходил неоседланный весь год. А мы на своих конях ездили.
Пересмотрел оружие. Саадаки, хоромго и два его лука, разогнутые, без тетив, были спрятаны в отцовский сундук; копье и три мадаги, по-прежнему остро отточенные, висели на стене. Братья бережно хранили его оружие.
– Много стрел потерялось?
Братья потупили взоры.
– Зимой часто охотились в тайге, – хмуро отвечал Хасар. – Стрел двадцать в сугробах затерялось.
Тэмуджин внимательно приглядывался к своим домочадцам. За долгое время разлуки многое в семье изменилось. Сильно изменились братья, почти не слышно было среди них прежнего беззаботного смеха, задиристых насмешек друг над другом. Разговоры у них стали немногословны, слова по-взрослому обдуманны и Тэмуджин, вслушиваясь в них, немало удивлялся своим братьям. «Видно, смерть Бэктэра и мой плен непросто им дались, – понял он. – Ума даже у Хасара заметно прибавилось…»
Хасар, без него верховодивший братьями, уступил ему место вожака и теперь покрикивал на тех, кто недостаточно быстро исполнял его приказания. Хачиун и Бэлгутэй держались вместе, и, было видно, хранили скрытое недовольство засильем Хасара. Пятилетний Тэмугэ, неведомо у кого научившийся метать ножи, скрывал это от других братьев и показал свое искусство Тэмуджину. Он увел брата в лес и, хвастаясь перед ним, с десяти шагов четкими, сильными взмахами втыкал свой маленький нож в старый замшелый пень.
– Только им не говори, – сказал он брату, головой показывая в сторону юрт. – Я хочу сначала хорошенько научиться, а потом покажу всем.
– Братья обижают тебя? – спросил его Тэмуджин.
– Нет, теперь меня никто не трогает, – улыбнулся тот, – еще осенью мать запретила всем нам ругаться между собой и сказала, что проклянет того, кто даже звук издаст против родного брата.
Сестрица Тумулун, подросшая и окрепнувшая на ногах, уже помогала матерям, таскала к очагу аргал и была на побегушках у старших. Неулыбчивым лицом и острыми раскосыми глазами она становилась похожа на отца, а одинокое детство, видно, приучило ее к долгому молчанию. Сидя на женской стороне, она подолгу внимательно следила за каждым движением Тэмуджина, не говоря ни слова, но на просьбы подать что-нибудь откликалась мгновенно, бегом подносила чашку с айраком или ножик со стола.
* * *
Еще по дороге домой, сразу, как он освободился от плена, Тэмуджина стали одолевать мысли о предстоящей жизни. С тревогой думал он о том, что теперь будет в ононской степи, когда ее захватили чужеземцы. Неизвестно было, что теперь собираются делать другие монгольские рода, когда борджигины убежали в низовья – думает ли кто-нибудь о том, чтобы выгнать врагов из владений племени?
«Что теперь станет с отцовским улусом? – бился он над главным вопросом. – Войско пока в целости, а как же табуны и стада?..»
После того, как множество скота было захвачено чужеземцами, требовать отцовские табуны от Таргудая становилось труднее, хотя вся вина и оставалась на нем: по закону кто взял, тот и должен отдавать.
Мысли эти не оставляли его и по возвращении домой. Когда мать рассказала ему о своем зимнем разговоре с Мэнлигом, о том, что тот надеется восстановить отцовский улус и даже говорит об этом с людьми, Тэмуджин впервые за два года после смерти отца воодушевился по-настоящему. И на третий день после приезда, взяв с собой Бэлгутэя – показывать дорогу – поехал через горы в верховье Керулена.
Мать, провожая их в путь, предупреждала, что Кокэчу в эти дни собирался в поездку по кочевьям джадаранов. Так и вышло: когда они приехали в стойбище Мэнлига, с отцом были лишь младшие братья Кокэчу.
Мэнлиг встретил его с обрадованной улыбкой на лице, приказал сыновьям зарезать овцу. Усадив его в своей юрте, он угощал крепкой хурунгой с молочными пенками и, одобрительно оглядывая его, говорил:
– Плен не сломил тебя, в твоих глазах горит отцовский огонь и это меня радует. Канга укрепила тебе шею, это тоже видно со стороны, а сильного человека люди всегда боятся и уважают… Значит, тайчиутский плен принес тебе благо. Как ты думаешь?
Тэмуджин, заранее обдумывавший свой разговор с Мэнлигом, говорил осторожно.
– Говорят, ни один день, прожитый человеком, не проходит без пользы…
– Это слова взрослого человека, – снова улыбнулся Мэнлиг. – Шаманы предсказывали, что если тебя Таргудай не сломит в первые два года, то не сломит уже никогда. Ты вырвался из его когтей и можешь больше не бояться его…
– Как же я могу не бояться его, брат Мэнлиг? – не сдержал удивления Тэмуджин. – Ведь он не успокоится, пока не поймает меня…
– Ему скоро дадут понять, что тебя нельзя трогать, – сказал Мэнлиг и загадочно, без улыбки посмотрел на него.
– Кто? – спросил Тэмуджин.
– Есть люди, – коротко ответил тот. – И больше не думай об этом… Если ты хочешь поднять свое знамя, то врагов у тебя и без Таргудая будет немало, поэтому нам с тобой надо будет хорошенько подумать, как тебе обойти их всех…
«Кто эти враги?» – встрепенувшись, хотел спросить Тэмуджин, но тут же сдержался – решил сначала хорошенько выслушать его.
– Когда в табуне подрастает молодой жеребец, то это не нравится другим жеребцам, и они стараются его затоптать. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Тэмуджин кивнул.
– Поэтому тебе нужны будут верные и знающие люди. Без них улус тебе не собрать, не защититься от врагов. И надо тебе сразу понять, что дядья-кияты тебе не помощники. Они трусливы и коварны, в любое время готовы предать. Тебе нужны другие люди, – Мэнлиг испытующе посмотрел на него.
– Знаю, дядья мои ненадежны, – согласился Тэмуджин и спросил: – А у вас есть на примете другие люди?
– Я понемногу прощупываю бывших воинов твоего отца и отбираю лучших… есть люди, которые нам сгодятся.
Обрадованный поддержкой бывалого нукера, Тэмуджин старался показывать свое уважение к его возрасту, слушал вежливо и подолгу молчал, не перебивая. Но когда, наконец, жена Мэнлига внесла горячее мясо и расставила чаши и блюда, Тэмуджин, как и подобает нойону в юрте нукера, почти не притронулся к мясу. Мэнлиг, поняв смысл его поведения, не показал обиды и продолжал вести приличный разговор.
Улучив время, Тэмуджин спросил его о том, что делается в степи, как люди смотрят на пришельцев.
– Ждут, когда они уберутся, – просто сказал Мэнлиг, – как ждут, когда уйдет вода после наводнения. Они пришли за своими обидчиками, чтобы отомстить, но достать их не смогли, вот и грабят других, чтобы не уйти без добычи. Но долго они здесь не пробудут, потому что им нельзя надолго оставлять и свои курени: у них есть свои враги и те не дремлют…