– Я серьезно.
– Сделали или не сделали, но впечатление на польского командира эскадрильи вы произвели!
– Я…
– Очень симпатичный мужчина, слов нет. И такой джентльмен.
– Да, можно сказать и так.
– А как хорошо он говорит по-английски!
От женщин пахло пивом и вином. Вероятно, они вообще не привыкли говорить тихо, а после выпивки их голоса звучали еще громче. Дороти была едва знакома с ними и не испытывала никакого желания поддерживать разговор. Должно быть, это подруги миссис Комптон, если у той вообще есть подруги.
– Согласна. У него прекрасный английский.
– А как вы вообще поживаете нынче?
– Прекрасно, благодарю вас! – Дороти обрадовалась перемене темы. – Девочки мне скучать не дают.
– Мы давно хотели сказать… правда, Сьюзен? Нас так опечалило, когда мы узнали о…
– В жизни всякое бывает, – сказала Дороти.
Неужели они собирались говорить с ней о смерти Сидни? А может, их больше занимало бегство Альберта? В любом случае Дороти не собиралась обсуждать эти вещи ни со Сьюзен, ни с Марджори. Их это не касается.
– Должно быть, вы скучаете по нему, – не унималась Марджори. – А мы вас совсем не видим. Неужели не надоело сидеть в четырех стенах? Честное слово, Дороти.
– Мне так лучше.
Сьюзен, которая была похитрее подруги и которой явно наскучили односложные ответы Дороти, как бы невзначай сообщила о появлении миссис Сандерсон и о своем желании с ней поговорить. Женщины встали и, пробормотав извинения, удалились в другой конец зала. Дороти видела, как они шептались со вновь приехавшими гостьями: миссис Сандерсон, миссис Причард и миссис Твуми. Может, там же была и миссис Комптон? Но Дороти ее не заметила. Односельчанки то и дело поглядывали на нее, однако тут же отворачивались, если видели, что она смотрит в их сторону. Она служила темой для разговоров и сплетен, но это ее не волновало. Пусть говорят.
Может, подкинуть им еще пищи для пересудов?
Оглядев зал, Дороти поймала взгляд Яна Петриковски и весело ему улыбнулась. Он сразу подошел к ней и сел на стул, где недавно сидела Марджори.
– Ну как, наслаждаетесь балом? Или нет?
– Нет. Не очень.
– Жаль. Вы устали?
– От этих женщин. До чего они шумные и любопытные. Мне они не нравятся.
– Тогда я останусь с вами и мы что-нибудь съедим. Я смотрю, ваша тарелка пуста. Что вам принести?
Отказываться было невежливо. Ян принес ей кусочек пирога. Они принялись есть. Он расспрашивал Дороти о разных людях. Кто та отталкивающего вида женщина в сером платье? Кто эти девушки, которые с откровенной неприязнью смотрят на Нину, Эгги и других работниц Земледельческой армии?
– Я спрашивал про ту толстую женщину с… как вы сказали… с частями?
– Немного не так. С челюстями. Не скажу, что я в восторге от нее. Еще одна любительница совать нос в чужие дела. Таких в мире полным-полно.
– Миссис Синклер, я правильно понял, что вам мало кто нравится?
– Это так заметно?
– Да. Думаю, заметно. Некоторые из этих людей могут оказаться милыми и дружелюбными… если отнестись к ним по-иному.
– Спасибо, я воздержусь от своих суждений. Я бы не сказала, что мне не нравятся люди. Вы не должны… пожалуйста, не думайте так обо мне. Просто я устала от всего этого.
– И все же мне невыносимо видеть вас настолько одинокой.
Дороти покраснела и стала разглядывать свои руки, лежавшие у нее на коленях. Командир эскадрильи извинился. Он поменял тему, заговорив о музыке и танцах. Оба игнорировали любопытные и завистливые взгляды односельчанок Дороти. Когда Ян ушел за чаем и пирожными, она вдруг подумала, что по числу неприязненных взглядов, бросаемых в ее сторону, она вполне может соперничать с девчонками из Земледельческой армии. Всех задевает несоответствие между ею и поляком. Замужняя женщина, не первой молодости, в мешковатом красном платье (чего-нибудь менее броского у нее не нашлось?), на весь вечер заграбастала себе обаятельного польского летчика. Это непорядок. Так быть не должно.
…а ее муж, бедняга Берт Синклер… Разве кто-нибудь посмеет упрекнуть его за то, что он сбежал? Она даже не смогла родить ему ребенка. Какому мужчине это понравится? Да что там ребенок! Она под конец их совместной жизни вообще перестала улыбаться мужу. Они хоть раз куда-нибудь ходили вместе? Не помните? Вот и я не помню. Высокомерная, заносчивая недотрога. Тут любой муж не выдержит. Ей с собственной персоной интереснее, чем с нами. Разве мы годимся ей в подруги? Она мнит себя намного выше. Кстати, вы знали, что она племянница покойной Джейн Франкмен? Они с Бертом и познакомились на похоронах Джейн. Говорят, с тех пор, как она вышла замуж, мать не желает с ней знаться… Нет, мать не умерла. Живет где-то на юге. Кажется, в Рединге? Или даже в Лондоне? Вроде, в Оксфорде… Как эта миссис Синклер с тоски не помрет? Постоянно торчать дома и возиться в корыте. Сомневаюсь, что прежде она была прачкой. Но так у нее хотя бы есть крыша над головой. Один Бог знает, что́ случится, если Берта объявят пропавшим без вести. Ее же вытряхнут из дома. И куда она пойдет? Друзей у нее здесь нет. Да и жива ли ее мать? Такие вещи только Господу ведомы. Нам это знать не дано…
Все это Ян Петриковски слышал, пока шел к столам с угощением. Их было много – сплетничающих женщин с челюстями (он знал другое английское слово, а это слышал впервые; надо будет запомнить). Женщин в чопорных платьях. Женщин, изо всех сил стремящихся вовлечь его в разговор.
Но он ускользнул от их внимания и вернулся к Дороти.
Она не успела понять, что́ происходит. Не успела возразить. Даже не притронулась к пирожному, как командир эскадрильи повел ее танцевать. Одной рукой поляк обнял ее за талию, другой – за плечо. Сначала слегка, осторожно, потом все крепче. И они танцевали, сосредоточенные друг на друге. Они двигались так, словно танцевали в пустом зале без музыки. Однако Дороти казалось, что целый мир сейчас смотрит на нее и оценивает каждое ее движение. Ей было все равно. Мир мог катиться ко всем чертям. Впервые за этот долгий год она позволила себе быть беззаботной. А музыка звучала и звучала – снаружи и в ее сердце. Дороти хотела, чтобы музыка не кончалась. Когда она смотрела на своего партнера, он улыбался и крепче обнимал ее за талию. Этот мужчина понимал ее и был к ней неравнодушен. Голова Дороти склонилась ему на плечо, а сама она погрузилась в танец. Ее тело оживало. Дороти узнавала давно забытые ощущения в животе, в кишечнике, в паху. Она не противилась им, а принимала с молчаливой благодарностью. В конце концов, она же взрослый человек.
Как-то очень скоро в зале погасили свет. Люди вставали и прощались. Парочки, держась за руки, готовились уйти. Кто-то был пьян, кто-то устало зевал. В воздухе плавал густой сигаретный дым, накрывая зал своей тяжелой пеленой. Повсюду слышались слова прощания. Командир эскадрильи молча смотрел, как Дороти подхватила сумочку и пошла разыскивать Эгги и Нину, чтобы ехать домой.