Игорь задумался. Загадка Веры Сан, наконец, раскрылась. Все оказалось значительно проще и безболезненнее. Но тревога не покидала. Почему «не сейчас»? Сколько можно мучить и мучаться? Пусть лучше звонят, расспрашивают, пытаются помешать. Все лучше, чем эта унизительная завеса из лжи, убивающая всякое благородство их с Верой чувства.
— Скажи, а зачем ты ходишь туда?
— По делу, — сухо ответила Вера, — У меня остались долги перед Вадимом. Игорь, прошу, отложи допросы… Есть вещи, которые я не могу пока рассказать. Я и сама их не очень понимаю. Прошу тебя…
Игорь заставил себя принять это. Ни одна настоящая тайна не разгадывается сразу. Вере нужно время. Вере нужно собраться с силами. Он, Игорь, ломает себя, корёжит собственные принципы, выжимает последние капли из самообладания, но даёт ей это время. Он отрекается от инстинктов самосохранения и гонит прочь свои слабости. Он, Игорь, безжалостен к себе. Потому что он любит Веру. Не себя, не собственные чувства к Вере, а именно её саму. Значит, и поступать должен так, как ей будет лучше.
Критовский набрал полную грудь воздуха, зажмурился, чтобы заглушить отчаянно рвущееся на свободу несогласие со сложившейся ситуацией, и довольно бодро произнес.
— А пойдем гулять?
Вера вдруг порывисто схватила его ладонь, уткнулась в неё носом, в качестве благодарности за доверие, после чего, тоже не без усилий, заставила себя принять беззаботный вид.
— Будем лазить по деревьям и есть яблоки! — торжественно постановила она.
Ночной город, уже изрядно соскучившийся без этой взбалмошной парочки, заботливо окутал Игоря с Верой гармонией и безлюдьем.
* * *
Ни одной яблони, в обыскиваемом квартале не обнаружилось. А Вере хотелось непременно яблоню. Жэка, якобы, рассказывал как-то, что в этой части парка росла старая яблоня.
— Нашла, кому верить! Он, как обычно, напутал всё! — шутливо ворчал Критовский.
Игорь с Верой сосредоточенно разглядывали грозно нависающие над потайными тропками парка ветви и от души смеялись над собственным занятием.
— Представляешь, как все это смотрится со стороны? — заливалась Вера, — Ночь, самый темный уголок самого дремучего парка и двое идиотов, сосредоточенно разглядывающих деревья. Нашли, кому верить! Хорошо, что Жэке не привиделась яблоня где-нибудь на кладбище… Появляющаяся ровно в полночь! Вот бы мы наискались…
— Исключено, — стараясь поддерживать беззаботную болтовню, авторитетно заявлял Игорь, — Я б ему тогда не поверил. Я-то знаю, что Жэка наш — в жизни ночью на кладбище не пойдет… Слушай, а может тебя все же каштан устроит?
Говорил Игорь одно, а думал совсем о другом.
«Представляю. Прекрасно представляю, как все это смотрится со стороны. Светская львица-королевна решила отведать пастушеской любви. Семья даже и не беспокоится — и так понятно, наиграется, споткнется о нищету, вернется… И сама она, наверное, предвидит подобный финал. Иначе не боялась бы огласки» — Игорь сам себе портил настроение и ничего не мог с этим поделать, — «Забыть! Не думать об этом пока. Я пообещал Вере подождать. Я подожду…»
Игорь вдруг остановился, схватился за Верину руку, словно утопающий за спасительную соломинку и резко притянул любимую к себе.
— Ну да, — улыбнулась Вера, — Что еще делать ночью в кустах?
Игорь не ответил. Изо всех сил он вжимал в себя её гибкое тело. Такое родное, такое уже покладистое и доверчивое. Ладони лихорадочно передвигались, стараясь охватить Веру всю. Чтобы защитить, чтобы сохранить и (сейчас Игорь отчетливо ощутил появление этой новой цели) чтобы присвоить, утвердить право на владение…
— Моя, — горячо шептал Критовский, сам удивляясь проснувшейся вдруг жажде обладания, — Только моя… Это реальность. Это по-настоящему. Остальное — мираж. Главное, что можно вот так вот обхватывать тебя и уже не разбирать, где стучит твоё сердце, а где моё…
Потом порыв прошел. Игорь расслабился.
— Кошмар, — решил поделиться он, — Во мне открылись вдруг собственнические инстинкты. Те самые, которые я в людях всю жизнь презирал. Наверное, ты послана мне в наказание за слишком высокомерное отношение к окружающим.
— Я послана тебе на счастье, — попыталась оспорить Вера.
— Смотри, — Игорь засмеялся, — Как бы не превратился я окончательно в какое-нибудь доисторическое животное. Вдруг еще территорию метить начну. Задеру лапу и…
— Не переживай, я и так уже давно тобой меченая. Ты у меня всегда вот здесь, — Вера коснулась ладонью груди, — Мой внутренний Игорь локального пользования. Где бы я ни была, чтобы ни делала… Ты всегда во мне и со мной. И окружающие это чувствуют. Я им чужая. Я им — твоя. Никто на твои территории не претендует, не нервничай.
«Никто, кроме тех, от кого ты скрываешь мое существование. А скрываешь ты его почти ото всех» — агрессия мелькнула в мыслях Игоря и затухла от нежности Вериных прикосновений, — «Ну почему я никак не могу прекратить вспоминать о плохом? Подумать только, а ведь когда-то я кричал, что каждый человек должен всегда оставлять себе запасные варианты… Мол, перекрывать пути к отступлению — все равно, что рубить сук, на котором сидишь… А теперь сам вот отчаянно страдаю из-за нежелания Веры обрубать свою связь с тылами… Как глуп я был. Настоящие тылы — это те, которые всегда с тобой и всегда готовы поддержать, а вовсе не те, к кому можно возвратиться для зализывания ран. Я — её тылы. Иначе все происходящее между нами — фальшь и кромешная ложь. Господи, даруй мне силы в здравом уме дождаться момента, когда Вера сама все это поймет…»
— Знаешь, — Вера осторожно высвободилась из объятий, — Теперь я решила быть кроткой. Смиряюсь с отсутствием яблонь.
— Идеи твои, как всегда, гениальны, — вполне искренне сообщал Игорь, спустя несколько минут. Они с Верой взобрались-таки на дерево. Сидели, обхватив ногами толстенную ветку клена и, посмеиваясь, по очереди кусали купленное заранее в круглосуточном магазине огромное яблоко.
— Просто так хотелось яблок на дереве, — оправдывалась Вера.
— Прямо по-Прутковски: «Хочешь быть счастливым — будь им», — усмехался Игорь.
«Вот бы еще в личной жизни ты придерживалась тех же правил» — неугомонно комментировал некто ехидный, накрепко присосавшийся к Игоревому мозгу.
* * *
Как ни старался Игорь скрывать свои дурные мысли, Вера все равно чувствовала их.
— Знаешь, по-моему происходит что-то непоправимое, — уже дома завела она разговор, — Я чувствую, как мы сгораем. Любовь плавится и утекает сквозь пальцы. Неужели всего лишь какие-то невысказанные признания способны довести наши отношения до такого накала?
— О чем ты говоришь? — Игорь удивился слишком наигранно.
— Ну, вот видишь! Ты даже пытаешься скрыть от меня собственную озабоченность… Говоришь одно, думаешь другое, чувствуешь третье… Я боюсь. Я вижу, как все рушится. Как в страшных фильмах: «Доктор, мы его теряем»