— Если для тебя эти «невысказанные признания» подходят под эпитет «всего лишь», почему же ты не можешь их высказать? Если это настолько не важно…
Игорь не сдержался, Игорь снова заговорил об этом и в словах его звучал не прикрытый упрек.
— Игорь?! Да что же это? Нельзя заставлять человека менять что-то из-под палки…
— Ты сама завела этот разговор! — Игорь почувствовал, как в душе его вздымается что-то очень нехорошее, он уже даже не говорил, а шипел сквозь стиснутые зубы, — Зачем? Чтобы иметь возможность насладиться чтением моралей? Вот, мол, какой я стал такой-растакой: вынуждаю, упрекаю, требую… Я ничего не требую, Вера. Я просто говорю то, что думаю… Но это, кажется, тебя не устраивает. Извини, мне надо побыть одному…
Игорь выскочил из кухни, выместив злобу на ни в чем не повинной кухонной двери. От хлопка та жалобно задребезжала вставленным стеклом. На пол посыпалась штукатурка. Бледная Вера, не проронив не звука, молча принялась подметать. От этой её покорности Игорь мгновенно пришел в себя.
— Кажется, я тебя не достоин, — попытался улыбнуться он, забирая из рук Веры веник.
Телефонный звонок заставил вздрогнуть обоих. Игорь мельком глянул на часы и нехорошо сощурился.
— Поздновато для праздных разговоров. Может, началось? Предупреди хоть, как надо отвечать, чтобы прийтись по душе твоему мужу, — Игорь снял трубку, — Внимательно слушаю, — сдержанно поздоровался он с тишиной. Тишина немного подождала, вслушиваясь, потом повесила трубку.
Впрочем, после происшедшего, в доме и без неё хватало молчания. Вера напряженно думала о чем-то, привычно пристроив мизинец в уголок рта и глядя за окно. Игорь уже решил предпринимать попытки перемирия, как телефон снова зазвонил.
— Возьми, пожалуйста, трубку, — холодно произнес Игорь, вместо запланированных теплых слов, — Со мной им явно не хочется говорить.
Вера молча подошла к телефону. На этот раз молчали на том конце провода несколько дольше. Вера первая нажала отбой.
— Что ж, видимо просто хотели послушать голос твоего очередного ухажера. И правильно. О чем им со мной говорить? — Игорь раньше и не подозревал в себе столько ехидства, — Если бы у нас было что-то серьезное, ты б давно рассказала обо мне. А раз я просто очередное увлечение, то и …
— Игорь, ведь это была Марийка, — Вера исподлобья одарила взглядом-укором и снова отвернулась.
— С чего ты взяла? Она бы не стала звонить так поздно. Да и не молчала бы… — Игорь даже всю свою язвительность растерял от растерянности.
— Мне звонили бы на трубу, — пояснила Вера, — Кроме того… Знаешь, женщина всегда чувствует соперницу. Я знаю, что это была она. Просто знаю, и всё.
— Значит, перезвонит завтра, — резонно заключил Игорь, — Но это не в её привычках — молчать в трубку. Какая она тебе соперница, о чем ты? Мы с ней прекрасно друг друга поняли. В дружбе жили, дружески расстались. Я такой — какой есть сейчас — совершенно ей не нужен. Ей строители коммунизма нужны, а с сумасшедшими, к построению семьи по принципам женских журналов не пригодными, она всегда предпочитала не связываться… У тебя нет соперниц, Вера. Я свою жизнь от наносной фальши очистил полностью. Весь я теперь подогнан под нас с тобой. Без остатка. И знаешь, даже жаль немного. Оставил бы кусочек себя, было б куда сейчас прятаться. Когда ты уходишь в свою жизнь, оставаться нами становится невыносимо. А становиться собой уже не могу — весь в нас превратился.
И тут прорвало Веру.
— Ну что ты уцепился за эту свою «мою жизнь»? И как мне жить теперь, зная, что я мучаю тебя? — она почти кричала, нервно заламывая ладони и тяжело дыша, — Ведь ты крушишь сейчас все, что между нами есть, понимаешь? Оказывается, тебе плохо, оказывается, невыносимо… Я-то думала, что мы счастливы!
Такой реакции на свои последние слова Игорь никак не ожидал. Он открывал душу, стремясь к налаживанию контакта, а, его, как оказалось, воспринимали в штыки.
— Молчишь? — Вера сокрушенно покачала головой, — Нечего ответить? Значит, действительно несчастен, раз даже не возражаешь… И что же мне теперь делать? Понимаешь, все дело в разности темпов. У нас с тобой разные скорости… Ты успеваешь поломать прежний мир, выстроить свежий и уже приготовиться к разрушению этого нового, пока я только собираюсь с мыслями. Ты действуешь наобум и по наитию, а я хочу провести все как можно безболезненнее для всех, как можно правильнее. Я жду момента, а ты …
— А что мы будем делать, если момент этот не представится? Или, если наступит он тогда, когда от меня уже ничего не останется? Ты ведь не слепая, ты ведь видишь, в какое чудовище я постепенно превращаюсь из-за вынужденного бездействия…
— Момент представится! Я сама формирую его. Именно этим своим безэмоциональным бездействием и формирую. А ты своим неверием рушишь нас.
Игорь вдруг ощутил бесполезность всяких разговоров. Спор, в котором каждый преследует цель остаться при собственном первоначальном мнении, неизменно превращается в ругань. Ругаться уже надоело.
— Пойдем спать, — Игорь мягко обнял Веру за плечи, — Давай забудем все это, и пойдем спать. Знаешь, как будто сглазили… На нас обоих сегодня нашло что-то нехорошее. Это нужно усыпить. Пусть оно уснет вместе с нами, но, в отличие от нас, не проснется. Никогда больше не проснется.
Вера покорно позволила увести себя в комнату. Игорь вдруг почувствовал, что её слегка трусит. Кажется, происходящее стоило Вере еще больших нервов, чем ему самому.
— Вот такого тебя я люблю, — уже освободившаяся от оков одежды Вера сидела на краешке кровати и наблюдала, как Игорь заводит будильник, выключает телефон, гасит свет, распахивает окно, — То есть люблю-то я тебя любого, но с таким тобой, я, кажется, смогу быть счастлива всегда.
— С каким?
— Заботливым, мудрым, и верящим в то, что все у нас получится… Я очень люблю тебя. Правда.
— Я знаю, — Игорь взмахнул простынёй, укрывая, и сам нырнул в постель, — Я чувствую.
«Знаю, чувствую, но не знаю, смогу ли продолжать это делать» — мысленно добавил он, проваливаясь в сон.
— А ведь ты так и не переубедил меня. Неужели и впрямь чувствуешь себя несчастным со мной? — Вера подождала ответа и, не дождавшись, продолжила, — Если так, то к чему тогда все это…
Игорь промолчал. Опровергнуть — значило признать возможность дальнейшего затягивания всех этих маскировок, шифровок и тайных встреч. Увы, затягивалась они петлей, при чем на его, Игоря шее. Шею было не жалко. Жалко было испорченных отношений, которые потом уже вряд ли удастся восстановить. Согласиться — значило причинить Вере боль и дать повод к опусканию рук. Кроме того, на самом-то деле Игорю было очень хорошо с Верой. Она была, бесспорно, его женщиной — не в смысле собственности, а в смысле родства. Половинкой, судьбой… Шансом на настоящую жизнь, когда всю необходимую гамму ощущений получаешь от одного человека, и, отдаваясь, умещаешься в нем полностью. Когда не мечешься по разным судьбам, в поисках реализации чего-то своего невостребованного, или ради получения чего-то недоиспытанного. Шансом избавиться от фальши и поверхностности…