И все равно она непредсказуема. Стоит ему вздохнуть с облегчением, как Люси Джо тут же выскочит в своем прежнем обличье: исковеркает французскую фразу, которой он ее научил, чтобы вставить в нужном месте в разговор, высморкается за столом, начнет выяснять, сколько стоит такая-то вещь. Слишком часто улыбается, иной раз, как ему кажется, не к месту, дома носит широкие штаны, даже когда не занимается йогой, и шлепанцы, употребляет выражения типа “вот это класс!” и “фантастика!”. В тот вечер в “Амаранте”, когда он увидел, как она рассматривает отражение своих зубов в лезвии ножа для сливочного масла, он почувствовал, что надежды, которые он возлагал на сенсационный успех своей книги, рушатся у него на глазах. О каком успехе может идти речь, если не будет триумфа в конце? И уж конечно, он проиграет пари Трипу — прощай его часы, а уж какой удар по его самолюбию. Сегодняшний вечер, он знал, может стать первой победой в его эксперименте с Люси, но может стать и сокрушительным поражением.
— Уайет, ты что? — обиженно сказала Фернанда. — Я спросила тебя, пойдешь ли ты на свадьбу Тамсин и Генри?
— Прости, — ответил он. — Я задумался.
Фернанда сочувственно положила руку ему на рукав.
— Ну что ты, я так тебя понимаю. Как тут не волноваться, ведь ты встретишься с Корнелией в первый раз после…
Уайету показалось, что громкий гул голосов в гостиной затих.
— Что ты такое говоришь? — прошипел он с такой яростью, что Фернанда попятилась. — Никакой Корнелии сегодня здесь не будет!
— Как, разве твоя мама тебе не сказала?
— Прошу меня извинить.
Уайет устремил на мать испепеляющий взгляд. Ведь она же знает, что он расстался с Корнелией, даже была довольна их разрывом. О чем она вообще думала?! Ему не только противно видеть Корнелию, ее присутствие здесь сегодня вечером может привести к катастрофе: ведь Люси еще не готова к неприятельскому огню. Уайет так резко шагнул в сторону, что отдавил ногу Максу, бросился через всю гостиную к матери и прервал ее беседу с коллекционером голландских изразцов Ларсом ван Севером и его супругой.
— Как ты могла пригласить к себе в дом Корнелию и ничего мне не сказать? — прошипел он. — Я думал, мы с тобой пришли к единому мнению об этой особе.
— Пришли. И мое мнение ничуть не изменилось. Эта девица — настоящий паровой каток. Мне позвонила Марта Фейрчайлд и попросила ее пригласить, я ей сказала, что не могу, гостей и без того перебор, но она так настаивала, была готова остаться дома и отдать приглашение Корнелии. Всё, Фейрчайлды у меня в последний раз, век живи — век учись. Мне не удалось найти благовидного предлога, чтобы отказать.
— Но уж в следующий раз изволь его найти.
Дотти положила руку на рукав Уайета и посмотрела на сына с материнской тревогой.
— Никогда не видела, чтобы ты так волновался. Ты влюблен в эту девушку Люси?
Уайет посмотрел в сторону двери и увидел на пороге гостиной Трипа с Элоизой и Люси, которая шла за ними; ее темные волосы блестели на фоне дубовых панелей.
— Вот она, только что вошла! — воскликнул он, чувствуя, как на него вновь накатывает волна паники. — Поздно. Я буду просто всеми силами стараться держать их на как можно более далеком расстоянии друг от дружки. — Он схватил стакан виски и сделал глоток. — А что касается твоего вопроса, я влюблен в свою книгу. Преждевременная встреча с Корнелией может погубить все, ради чего мы с Люси трудимся.
Дотти Хейз проследила за взглядом сына и увидела в двух шагах от Трипа и Элоизы статную, прекрасно сложенную молодую женщину, которая осматривала комнату большими темными глазами. На ней было платье цвета персидской сирени, перехваченное поясом, который подчеркивал женственность фигуры. Темно-каштановые шелковые волосы были уложены в гладкую прическу, в ушах были подвески из настоящего океанского жемчуга. Ноги в изящнейших туфлях “Роже Вивье” казались неправдоподобно длинными. Дотти Хейз давно не видела такой красавицы.
— В книгу ты влюблен, как же, — сказала она сыну.
С портретов предков, которыми была увешана гигантская гостиная Дотти, на Люси глядели суровые лица, напоминая ей, что она здесь — случайно затесавшаяся самозванка. Если бы эти важные господа узнали, кто она такая, ее послали бы разносить шампанское. Так уже однажды случилось.
Она вздрогнула и стала с опаской всматриваться в гостей. Пугало не только то, что все здесь были безупречно одеты, хотя именно так и было. Одежда мужчин была от частных портных с Сэвил-Роу, костюмы сидели на них как влитые, нигде не тянуло, не морщило, шелковые галстуки были мягких приглушенных тонов. Но особенно поражали женщины — в прелестных коктейльных платьях и осыпанных драгоценностями туфлях, изготовленных в единственном экземпляре. В кружащей голову атмосфере роскоши и богатства сверкающие в ушах дам бриллианты в пять карат почему-то не казались такими уж огромными. Вот глаза Люси остановились на даме постарше с серебряными волосами и тремя рядами прекрасного жемчуга на шее, так эффектно смотревшимися на фоне темного бархатного жакета, рядом с ней стояла молодая брюнетка со скулами, как у Марии Шрайвер. Обе дамы показались ей смутно знакомыми, но ведь среди знаменитостей Нью-Йорка особенно много тех, кому принадлежат богатство и власть. “Этим людям ничего не надо доказывать”, подумала Люси. И еще она подумала, что вот сейчас, в эту минуту, она после долгих недель обучения наконец-то поняла, в чем состоит разница между старыми и новыми деньгами.
Как ребенок, цепляющийся за подол матери, Люси старалась не отстать от Элоизы, которая двигалась по гостиной Дотти, здороваясь с гостями. Какое счастье, что у нее есть Элоиза! С того дня, что они провели вместе в салоне красоты, ее спокойная прямота и доброжелательность стали для Люси опорой, помогавшей выдерживать штормы и бури, которые обрушивал на нее Уайет своими требованиями. Девушки быстро подружились. Элоиза была умна и практична, обладала прекрасным вкусом, но оказалась еще и понимающей, чего Люси никак не ожидала. Она рассказала Элоизе о себе все без утайки, о том, каково это — быть дочерью помешанной на знаменитостях маникюрши Риты, о своих попытках как-то пробиться на Манхэттене, а Элоиза в ответ призналась, как она страдает из-за своих отношений с Трипом, она любит его всем сердцем, а у него и в мыслях нет на ней жениться, скорее ей сделает предложение его святейшество кардинал Нью-Йорка. Если бы сегодня здесь не было Элоизы, от Люси осталось бы только ее лиловое шелковое платье, она была уверена — особенно после того, как увидела мать Уайета, такую царственную, что королева Елизавета показалась бы рядом с ней всего лишь Шерон Осборн. Люси узнала ее по семейным фотографиям, которые висели в кабинете Уайета.
— Постарайся успокоиться, — прошептала Элоиза, подбодряя Люси улыбкой. — Ты всем понравишься, вот увидишь. Тебе не о чем тревожиться.
Мать Уайета подошла к ним поздороваться.
— Элоиза, какое восхитительное платье. У тебя безошибочный вкус.
Элоиза улыбнулась.