Дипломаты инстинктивно (автоматизм чувства вежливости) начали вставать – неудобно же сидеть при появлении высшего лица государства. Хомейни, увидев эту колышущуюся, кряхтящую массу, замахал руками, давая знаки, чтобы не вставали (иранцы при его появлении никогда не встают). Но было поздно. Дипломатам удалось встать на ноги. Хомейни еще помахал руками, показывая, чтобы мы сели. Мы опять заколыхались и сели.
Я находился во втором ряду, но вот кто-то подошел к сидящим передо мной в первом ряду и попросил их раздвинуться. Это было сделано, я подумал, что кто-нибудь здесь сядет. Но оказалось, это вроде было сделано для меня: то ли для того, чтобы я видел Хомейни, то ли чтобы он видел меня – не знаю, до сих пор не пойму. Послы были, во всяком случае, весьма удивлены.
Сначала с балкончика краткую речь произнес и.о. министра иностранных дел Ходапанахи, затем дуайен посол ЧССР т. Полачек. Это были приветственные речи, как говорят, приличествующие случаю. Затем выступил «дед». С последней встречи с ним прошел почти год, выглядел он, несмотря на перенесенный сердечный приступ, весьма неплохо – розовый, даже вроде бы пополневший. Никакой физической немощи не было заметно.
Речь «деда» была приличной, национально-патриотической по характеру.
Хомейни начал с того, что Иран ранее угнетался другими державами, затем англичане посадили на шею иранскому народу Реза-шаха, а «союзники» – его сына Мохаммеда. Говорил об унижениях иранского народа, грабеже его богатств союзниками шаха. Иран нынешний, подчеркивал он, не хочет навязывать своих взглядов другим (вот ведь как, а выступая перед работниками МИДа, тот же Хомейни говорил: главная задача – пропаганда ислама, если ее не будет, то лучше закрывать иранские посольства!). Иран не хочет чужой земли, но своей не отдаст никому. Ирак – агрессор, и можно было бы напомнить, что когда-то он входил в состав Ирана, но Иран уважает международные договоры. Кончил добрыми всем пожеланиями.
Умелая речь – твердая, но скромная; с достоинством, но без задиристости; и слова умные, и глупостей нет, как у других новоиспеченных деятелей. Учились бы хоть у «деда» – так говорили послы, еле разгибая затекшие ноги после того, как Хомейни ушел, и пытаясь найти свою обувь среди сотен пар различного размера, валявшихся в прихожей.
Однако больше встреч у дипкорпуса с Хомейни не было.
12 сентября 1981 г. я неожиданно получил письмо от папского нунция о том, что в связи с отъездом его предшественника по дипломатическому списку дуайеном вроде надо бы становиться ему, но он тоже скоро отъезжает, поэтому передает старшинство советскому послу.
Не скажу, чтобы меня это обрадовало. К многочисленным заботам самого крупного посольства с самой крупной колонией прибавляются новые обязанности, да еще и в таких сложных условиях. Но ничего не поделаешь, пришлось быть дуайеном, результатом чего явились многочисленнейшие обращения глав дипломатических миссий иногда по совершенно пустяковым вопросам, что давало мне возможность не очень весело в ответ шутить: «Я ведь не административный чиновник, ответственный за настроение всего дипкорпуса». Но делами дипкорпуса приходилось заниматься.
В то время положение дипломатов было незавидное: продовольствие распределялось в стране по карточкам, а дипломаты их не получали – просто никто в иранском правительстве об этом не подумал. Весьма трудно было с бензином для автомобилей, керосином и мазутом для отопления, дизельным топливом для электродвижков, имевшихся во многих посольствах.
Пришлось мне несколько раз обращаться в разные иранские инстанции. Но успех был: дипкорпус стал снабжаться наравне с работниками МИДа. И мы убедились, что работники МИДа обеспечивались куда лучше, чем остальное население, даже с избытком. Мы это хорошо знали, так как получали продукты прямо в закрытом магазине МИДа на его территории (каждому посольству был выделен определенный день для коллективного приобретения на всех сотрудников продуктов: мяса, кур, яиц, масла, сахара). Были отрегулированы и вопросы снабжения горючим.
Не преуспел только в одном: в получении разрешения на ввоз спиртных напитков. Этого требовали дипломаты западных стран. Напрасно я доказывал шефу протокола МИДа Табатабаи, что иностранцы ведь будут ввозить только для личного потребления, а по шариату (пришлось для этого случая ознакомиться и с ним), иностранцы могут подвергаться наказаниям за употребление спиртного, если будет доказано, что они пили его в присутствии верующих, – Табатабаи имел строгие инструкции не дозволять иностранцам пить алкогольные напитки. Он ответил: «Ваш аргумент правильный только в отношении иностранцев, но, по шариату, тот, кто допустил ввоз в страну алкоголя, должен быть наказан». Вот и «логика». Так что если за продукты и топливо послы меня благодарили, то тут они весьма непрозрачно намекали, что дуайен успеха явно не имеет.
Хуже было дело, когда против посольств или послов совершались явно с ведома властей недружественные акты, а МИД отделывался отговорками. Что мог поделать дуайен, когда к нему обращались потерпевшие послы? Впрочем, послы были снисходительны, они хорошо понимали ситуацию в стране, не раз уже оборачивавшуюся против посольства, главой которого был дуайен.
8 февраля 1982 г. после того, как мою машину с флажком днем обстреляли, когда я ехал на международные спортивные соревнования по борьбе с участием советских борцов, я вернулся в скверном настроении домой. Мне позвонил австрийский посол и сказал, что я, конечно, знаю, что произошло сегодня утром. Я ответил, что не знаю. Тогда он сообщил, что было совершено покушение на посла ФРГ Петерсона, но все обошлось благополучно.
Позвонил Петерсону. Он рассказывает: «Утром ехал из резиденции на севере Тегерана в канцелярию посольства». Кроме него в бронированной машине «мерседес» был еще один человек из Бонна и шофер. При выезде на площадь Керимзанд его обогнала белая автомашина, развернулась и заставила остановиться. Из белой машины выскочило три человека и открыли по автомашине посла огонь из автоматов, сделали 20–30 выстрелов, бросили машину и убежали. Броня и пуленепробиваемые стекла «мерседеса» выдержали испытание. Посол заявил МИДу резкий протест, его срочно вызывают завтра в Бонн «для разъяснений». Послы стран Европейского сообщества имеют в виду встретиться со мной как с дуайеном, чтобы обсудить вопрос о мерах. Я пожелал послу счастливого пути и рассказал о случае со мной. Он был поражен совпадением.
В дипкорпусе открыто высказывали предположения, что попытка покушения на посла ФРГ – дело рук тех, кто хотел бы сорвать начавшееся довольно бурное развитие отношений ФРГ с исламским правительством Ирана, что укрепляло режим в стране. Вспомнили, что не так уж давно с теми же мотивами было совершено покушение на представителей ФРГ, работавших в Иране по частному контракту.
Через пару дней позвонил посол Бельгии и спросил от имени «европейской десятки», каков ответ Ирана.
– Чтобы иметь ответ, надо сначала задать вопрос, – сказал я.
– А разве вы ничего не сделали в связи с покушением на жизнь посла ФРГ?
Я предложил послу заехать ко мне и поговорить, если он не возражает.