И не имеет значения, что его существование было жалким, что ему незачем было жить, что он все равно скоро умер бы. Я та, кто отдал приказ.
Как я ни старалась, мне так и не удалось вышвырнуть из сознания образ мистера Деспопулоса, лежащего на столе под флуоресцентным светом ламп в аппарате компьютерной томографии. Я пыталась убедить себя, что он выглядит спокойным, но понимала, что лгу себе. На лице несчастного застыло выражение ужаса, словно пациент только что понял, кто он, как он жил и что ему больше не жить!
— Привет, женщина, — сказал Эд, проходя в кухню через вращающуюся дверь. На этот раз, наверное для разнообразия, он был полностью одет — в серую футболку и джинсы. Он положил руку мне на плечо и не убирал ее дольше, чем это нужно для приветствия. — Я слышал, что сегодня произошло. Не повезло…
— Ну да, — сдержанно произнесла я, вставая из-за стола и заглядывая в кастрюлю, чтобы проверить свои макароны. Я не хотела, чтобы Эд касался меня, независимо от того, насколько это прикосновение невинно. — Особенно не повезло мистеру Деспопулосу, — добавила я, выуживая гибкие макаронины деревянной ложкой. «Определенно готовы», — решила я.
— Эй! — Эд подошел и обнял меня, прижавшись щекой к моему плечу. — Я скучаю по тебе.
Я стояла, не двигаясь и не дыша, пока мои макароны не размотались с ложки и не плюхнулись обратно в кастрюлю. Тогда я попросила Эда отойти, и он послушно отпустил меня, сделав шаг в сторону. Он смотрел, как я промываю макароны, как откидываю их на дуршлаг и держу над раковиной.
— Ты в порядке? — спросил он. — В последнее время ты кажешься какой-то обиженной.
— Ты везде, куда бы я ни пошла, — сказала я. — А мы с тобой разошлись, не так ли?
— Ага, ты поэтому… — Эд запнулся и хохотнул, но я не была уверена, что именно его рассмешило. Сообразив, что я не собираюсь отвечать улыбкой, он закончил свою мысль: — Я боюсь, что никогда не давал нам шанса, понимаешь? То есть ты хотела серьезных отношений, а я не был готов к ним, но… сейчас я не уверен, что поступал правильно.
Он прислонился к буфету, убрал волосы с глаз и одарил меня еще одной заразительной улыбкой.
— Макс просто чудо, ты знаешь. Было бы здорово завести детей.
Мои брови поползли на лоб.
— Ты хочешь, чтобы я от тебя родила?
— Нет, нет… Я не знаю, — пробормотал Эд, испустив тихий, короткий стон. — Я всего лишь хочу сказать, что не считал для себя необходимым снова жениться. Просто не понимал, зачем это мне. А теперь понимаю. Все дело в семье. Мне нравится твой брат, — добавил Эд. — У нас с ним было несколько прекрасных бесед по поводу религии и прочего.
— Я бы предложила тебе с ним встречаться, но он уже занят, — съязвила я, ища крышку для «тапперуэра» [52] , в который я высыпала свои макароны, потому что теперь у меня совсем пропал аппетит. Однако ни одна крышка не подходила по размеру к этому контейнеру. Когда Эд наклонился вперед, передавая мне нужную крышку, он так посмотрел на меня, словно вместо крышки протягивал обручальное кольцо.
— Спасибо, — поблагодарила я, накрывая макароны.
Вместо того чтобы поинтересоваться, зачем я ставлю свой обед в холодильник, Эд шагнул ко мне и дотронулся до моей щеки.
— Я хочу узнать тебя, Холли. Мы ведь совсем друг друга не знаем, правда?
— Правда, — медленно произнесла я, думая о Саймоне Берге, который говорил моей матери, что хотел бы забыть все, что знал раньше, и узнавать только ее. Эд, должно быть, заметил выражение моего лица, поскольку притянул меня к себе и крепко обнял.
— О да! — воскликнул он, прижимая меня к груди и слегка покачиваясь. — Вот об этом я и говорил. Как здорово!
Признаться, я действительно чувствовала себя здорово, ощущая его тепло, его прикосновения, силу его рук. Но это было неправильно. Было бы слишком просто снова начать спать с ним.
— А как насчет Ди? — спросила я. Этого оказалось достаточно, чтобы Эд выпрямился и вытаращил глаза.
— Что насчет Ди?
— Как ты к ней относишься? Похоже, ты очарован ее сыном.
— Я люблю Макса. Но я никогда… не воспринимал их по отдельности.
— Мать и сын, — сказала я.
— Да, — смущенно ответил Эд.
— Ты любишь меня? — спросила я.
— Я только что сказал тебе…
— Ты сказал, что хочешь узнать меня. Но любишь ли ты меня?
— А ты меня любишь? — Эд смотрел мне прямо в глаза.
И вот тогда я поняла: нет, не люблю. Никогда не любила и никогда не полюблю.
Я обняла Эда в последний раз и сказала ему, что иду в свою комнату и ложусь спать. Одна.
* * *
Меня разбудило то ли мое сердце, заколотившееся где-то в горле, то ли неприятное ощущение, что я лежу голая в темноте. Кто раздел меня и бросил обратно на кровать? Террористы, которые взяли меня в заложники? Осмелюсь ли я открыть глаза? Нет, нет, слишком опасно — они, наверное, совсем близко.
Я решила оценить ситуацию, осторожно двигая большим пальцем. Одеяло. Они оставили мне одеяло. Я двинула локтем: судя по всему, на мне была футболка. Моя пижамная футболка?
Пытаясь унять бешеный стук сердца, я задержала дыхание и резко открыла глаза. Как ни странно, я обнаружила себя одетой в штаны и футболку. И я все еще в Англии, в безопасности, в своей постели. Так почему же я не могу дышать?
Я встала и открыла окно, чтобы впустить в комнату свежий воздух. Холодная ночь заставила меня задрожать. По небу двигались огоньки, но это были не метеориты, а всего лишь самолет. Я просидела у окна несколько минут, пытаясь отдышаться, и тут скребущий звук в шкафу заставил меня застыть на полувздохе. Кто-то в моем шкафу. Наверное, почувствовав его присутствие, я и проснулась.
«Расслабься. Скорее всего, это просто мышь», — сказала я себе. Несмотря на сковывающий мое тело страх, мне все же удалось справиться с временным параличом, и я выскочила в коридор. Снаружи никого не оказалось, лишь лампы потрескивали под потолком — звук, который, вероятно, сохранится и после ядерной войны.
В отчаянии я застучала в дверь Эда, переходя от вежливого постукивания к оглушительному грохоту, пока голос из-за спины не заставил меня вскрикнуть от ужаса.
— Ты с ума сошла? — спросила Марианн, которая стояла за моей спиной в белой фланелевой ночной рубашке, уперев руки в бока.
— Мне нужен Эд, — сказала я, пытаясь нажать на ручку его двери. Закрыто. Проклятие.
— Ты точно с ума сошла. Уже почти час ночи, — голос Марианн звучал рассерженно, а на слове «ночи» ее кудряшки сердито запрыгали вокруг лица. Я поняла, что никогда раньше не видела Марианн с распущенными волосами, только с тугим узлом на затылке.