— Послушайте, мама тоже уезжала, и эта поездка многое ей дала, — заявила я.
— Холли. — Бабушка выпрямилась на стуле и отложила свою ложку.
— Холли, — эхом откликнулся Бен, и это звучало бы укоризненно, если бы он не улыбался, потягивая скотч.
— Не самое лучшее сравнение, — сквозь стиснутые зубы выдавил папа.
После ужина папа и Бен помогли мне перенести коробки с вещами и мебелью из грузовика в подвал. «Думаю, здесь осталось место для того, чтобы я занялся лодками», — решил папа, когда мы закончили. Теперь я сидела в своей спальне и ждала момента, когда последняя партия белья закончит крутиться в стиральной машине и я смогу вывесить ее для просушки. Кроме одежды, я решила приготовить себе еду для путешествия: три коробки хрустящего печенья, пятифунтовая пачка изюма, пятнадцать Balance Bars и обезжиренные «Фиг ньютонс» [5] .
Еще я отложила свои любимые книги: «Синхрония» Карла Юнга (подарок Бена, который теперь верит в экстрасенсорные возможности), Оксфордский учебник клинической медицины (подарок отца, который не верит в медиумов) и «Пуанты» (эту книгу подарила мама, когда мне было девять лет, а она уезжала в Гренаду). Теперь осталось лишь постараться упаковать все это.
В чулане мне удалось найти старый твидовый чемодан, с которым раньше путешествовала мама. Чемодан пришлось откапывать из горы старой обуви, растянутых вязаных свитеров и неиспользуемых брезентовых чехлов. Зажатый между старыми коробками с надписью «Личное», в которых хранились мои старые, но все равно любимые футболки вперемешку с игрушечными зверями, чемодан упирался как мог, так что пришлось применить и силу, и вращательный момент. В процессе освобождения чемодана я стукнулась затылком о верхнюю полку и едва успела увернуться, чтобы вдобавок не получить по голове металлической коробочкой для завтраков с картинкой из «Возвращения Джедая». Отступив назад, я массировала ушибленное место и взирала на коллекцию альбомов, стоявших на полке, — никакой классики рока, только диснеевская «Золушка», «Белоснежка» и, как ни странно, «Country Christmas» Лоретты Линн [6] .
Кроме альбомов, на полке оказалась коробка — судя по размеру, из-под обуви, — обернутая бумагой с тропическим рисунком. Потянувшись, чтобы ее достать, я заметила на ней цифры «1983», написанные мамой.
Усевшись на кровать, я начала перебирать содержимое коробки. Внутри оказались мамины фотографии, ее самой и сокурсников по медицинской школе: двухметрового роста Тор Барншак возится с грилем; Джессика ДеМатто кормит бродячего кота; Эрни Чанг бросает банановую кожуру на крышу; Джекси и мама машут руками с борта катера, на них акваланги. Потом вся группа друзей вместе стоит на краю чего-то, похожего на гигантский кратер. На обратной стороне фотографии маминой рукой было написано: «Гора Соуфрир, Св. Винсент, октябрь 1983». Я снова перевернула фотографию и начала ее рассматривать. Тор похож на Моисея с его посохом, вот только посох Тора больше напоминает ствол дерева. Джекси получилась размытой, она танцует в опасной близости от края. Эрни сидит на земле в позе индейца и держит… плохо видно… консервный нож и банку с тунцом. А мама просто стоит. Похоже, ей холодно в вязаном жакете, ее рыжие волосы раздувает ветром, и они практически закрыли лицо, но она выглядит счастливой — полностью счастливой. Я ничего не могла поделать с навязчивой мыслью, что фотографировал их в тот момент именно Саймон Берг. Я просматривала фотографии одну за другой, пока не нашла эту молодую парочку запечатленной на пляже, в компании открытых учебников и бродячих собак. Мама была в фиолетовом купальнике и темных очках «Кэт Леди». Он улыбался и делал ей «рожки». На обороте фотографии незнакомым почерком было написано: «Саймон и Сильвия».
Я вынула фотографию из коробки и стала изучать изображение. Бородатый мужчина выглядел необычно — похож на грека или итальянца, — но я решила, что, судя по фамилии, он скорее всего еврей. Интересно, что сказала бы по этому поводу моя бабушка, учитывая, что она запрещала маме выходить замуж за отца, поскольку он методист, а не католик. Хотя, возможно, бабушка все знала о Саймоне Берге. «Моя мама знает меня лучше, чем я сама», — часто говорила мама.
Я лежала на кровати, смотрела на Сильвию и Саймона и думала о том, какими счастливыми они выглядят, — счастливыми и живыми. Я не успела себя остановить, и мысли перескочили на другое. Я подумала о маме, о том, как она лежала в одиночестве на больничной кровати. О том, как мы разговаривали с ней в последний раз, в ту ночь, когда папа сбросил мне на пейджер сообщение, что мама и Бен попали в аварию из-за какого-то грузовика, выскочившего на красный свет и врезавшегося в крыло их автомобиля. Бен не пострадал, а мама находилась в «критическом, но стабильном» состоянии.
Я упросила папу принести ей телефон.
Ее голос был прерывистым, но говорила она уверенно — критически, но стабильно… Она сказала, что сломаны тазовые кости, сломаны ребра и некоторые из них пробили легкое, но обезболивающие уже подействовали. Я сказала тогда:
— Если с тобой еще что-нибудь случится, я сойду с ума и умру. Представляешь, что будет, если ты больше не сможешь надавать мне по заднице?
Мама любила, грозить, что надает по заднице своим детям, но обычно это значило, что она совсем не сердится. Когда мама сердилась, она была очень тихой, однако от одного ее взгляда становилось не по себе.
На следующий день, рано утром, я объявила о смерти очередного пациента и в тот же момент почувствовала себя странно — так, словно за мной кто-то наблюдал. Я посмотрела в окно и увидела, как синяя сойка вспорхнула с ближайшей ветки. Я подумала тогда, что это душа умершего пациента. Я ошиблась. Должно быть, это была мама, потому что меньше чем через полчаса позвонил отец, чтобы сказать, что «она не справилась».
— Не справилась с чем? — спросила я, даже не подумав соотнести эти слова о смерти с теми, что неоднократно использовала в работе.
— Она не справилась! — повторил папа, на этот раз куда более истерично. — Она умерла, Холли!
— Я говорила с ней прошлой ночью, — возразила я, нетвердой походкой направляясь к дивану в комнате отдыха. — С ней все было в порядке.
— С ней все было не в порядке, — дрожащим голосом произнес папа. — А сегодня утром Сильвия перестала дышать. В больнице сказали, что это эмболия сосудов легких, но они не уверены. А я не позволю им делать вскрытие!
Помню, я подумала, что папа что-то напутал, что если бы я была там, то доказала бы врачам, что они ошиблись, что мама на самом деле жива и никто не имеет права говорить о вскрытии, если дело касается мамы. Но я почувствовала, что на меня снова смотрит кто-то невидимый, и поняла, что папа говорит правду. На следующий день я приехала из Питтсбурга в Мэриленд на похороны. Это был последний раз, когда я слышала мамино имя, произнесенное без боли и тоски, и первый раз, когда я услышала имя Саймона Берга. Мамины друзья собрались в гостиной: Эрнест Чанг, педиатр, практикующий в Сан-Франциско, Тор, бывший муж Джекси, хирург штата Мэн, специализирующийся на трансплантации органов, и даже Вик Лупинетти — Вездесущий Вик, как называла его мама, — терапевт из Ки-Уэст, которому влетело от Джекси за то, что он явился к могиле в шлепанцах.