«Но ведь опыт этот у неё был!» — сама себя укоряю я, — «А ты, когда нечто необычное судьбой предлагается, рада любому предлогу отказаться…» В полусне веду этот странный диалог с самой собой и вдруг понимаю суть. Дело в том, что нет ничего для меня необычного в истеричных приставаниях пьяной Лилички. Природа их мне прекрасно знакома и не раз испытана от всевозможных партнёров правильного пола. Желание самоутвредиться. И ничего выдающегося в этом нет. А вот в отношениях Парнок и Цветаевой было! И я, встретив в жизни подобное, никогда не пропущу это. Но… не встречу. Потому что другое время, люди уже пропущены через Свинтусовский дуршлаг, а сама я испорчена Черубиной и никому не интересна.
Не успев окончательно проникнуться жалостью к себе, я, наконец, проваливаюсь в сон, предварительно твёрдо решив в дальнейшем делать вид, что никакая Лиличка ко мне в номер сегодня не приходила.
* * *
Выписка из дневника:
Концерты…Знал ли кто-то, что вы так много мне дадите? Друзья! Те, кто ходил на них. Не думайте, я не лгала. Пусть пела фонограмма, а тексты я писала совсем не от души… Всё равно, выходя на площадку, во время каждого концерта я перерождалась. Становилась Черубиной. На самом деле Черубиной. Я люблю тебя, зритель!
Сцена — наркотик. После первого же концерта мне стало хотеться ещё и ещё. Отдаюсь тебе, зритель!
В Киеве на пятой песне, вдруг вырубилось электричество. Совсем. Темен, крики, моя растерянность. И вдруг, зал начинает сам петь мои песни. /Я сегодня спать не лягу, я сегодня буду что-то/, а через два дня, что-то будет меня!/ Без ума от тебя, зритель!
В Питере не удержалась. Маякнула звуковикам, и как заору правду: «Меня зовут Мари-и-ина! Мари-и-и-на!», зал в восторге, балет в ужасе, Артур в закулисье едва сдержался, что б на сцену не выскочить. Ничего, обошлось. Высказался и забыл. Но мне так хотелось вытроить что-нибудь непредвиденное. Я рискую ради тебя, зритель мой!
* * *
Это было самое начало вчерашнего вечера. Впрочем, и позавчерашнего, и позапозавчерашнего. Вечера после концертов были у нас совершенно одинаковые. Если, конечно, принять правила игры, и выкинуть из памяти эпизод с взбесившейся Лиличкой. В Рыбкином номере накрывлаи столик, я выпивала рюмку и отправлялась в постель, мечтать о завтрашнем концерте, и вспоминать сегодняшний. Сейчас мечтать было не о чем. Тур окончился. Завтра, по приезду в родной город, мне предстояло дать часовое интервью в прямом эфире с отчётом о концертах и… всё. О планах на дальнейшую концертную деятельность мне никто ничего не говорил.
— Когда следующие концерты? — якобы беззаботно спросила я у Рыбки час назад, — Ведь они, я так понимаю, приносят основную прибыль…
— Отчего же основную, — вмешался Артур, — В наш век борьбы с пиратскими копиями продаётся очень много лицензионных дисков. И мы, как нормальные капиталисты, зарабатываем на тиражах.
— Но ведь концерты…
— Да вы, девушка, сделались зависимы? — всевидящая Лиличка не могла не поязвить, — Теперь мы знаем вашу Ахиллесову пяту! Вам хочется публики…
Я моментально замолчала и поняла, что больше эту тему поднимать нельзя.
Я курю на балконе, и чувствую себя страшно одинокой. С одной стороны — грандиозный успех. С другой — полное неумение им воспользоваться. За спиной веселятся мои работодатели. Лиличка, как обычно быстро накидавшись шомпанским, тут же занялась своим любимым делом, используя дверцу шкафа в качестве шеста для стриптиза. И откуда в ней это ведьмовство? На любых посиделках напивается в два счёта и бросается оголяться. Может, это болезнь какая? Бёдра квадратные, груди коричневые и плоские (хоть и торчком, что для её возраста весьма похвально), а самолюбования столько, будто наполненные, плавные телеса осьмнадцатилетней девы демонстрирует. Вспоминаю своё прямое соприкосновение с этими грудями, передёргиваюсь от брезгливости. И что на меня нашло тогда? Рыбка дурак. Он видит в людях только то, что они хотят из себя представлять. Боится взглянуть своими глазами, поэтому свято верит чужим представлениям. Если б я изначально представилась ему, скажем, мулаткой, он бы всю жизнь подчёркивал бархатистость моей шоколадной кожи. Рыбка листает журналы, Артур упивается видео, Лиличка соблазняет шкаф, я курю на балконе… Отличная дружеская обстановка!
— Слушайте, — вдруг начинает Рыбка, — А где Марина? Уже спать пошла? Нам ведь с ней ещё поговорить надо…
— Она к себе ушла по балкону, — чутко докладывает Артур, — Небось, как всегда, мордой в тетрадку, и никто уже не нужен…
Очень интересно! Я прячусь за штору, оставляю в ней «глазок» и прислушиваюсь. Подслушивать нехорошо, но иначе ничего не узнаешь.
— Ха! — не переставая тереться задницей о шкаф, фыркает Лиличка (и отчего это она считает танцами?!), — Никто не нужен! Размечтался! Я тебе сколько раз говорила, что звезда наша по тебе сохнет? Она свою …зду тебе на блюдечке с каёмочкой принести готова, а ты носом вертишь, так, будто каёмочка эта и впрямь должна быть голубая!!!
— Лилия, оставь эти глупые намёки… — Рыбка вступается за справедливость, — Артур любит женщин и в этом не может быть никаких сомнений… Просто наша Марина с её характером его не возбуждает… Да, Артурка?
Ничего себе! А за пальцы слюнявыми зубами хвататься — это, значит, не от возбуждения…
— Просто не желаю связывать себя с участником проекта… На работе личные отношения, в отличие от некоторых, не могу себе позволить, — сухо отвечает Артур, и я мгновенно проникаюсь к нему каким-то плебейским уважением.
— Ничего, недолго ведь осталось. Вот отинтервьюируемся и отыграешься, да, мальчик? — Лиличка продолжает нести свой бред.
— Слушайте! — Рыбка вдруг оживает и подскакивает, — Зачем ждать до завтра? Давайте сейчас её и «того»…
— Опасно, — кривится Артур, трезвея от Рыбкиного азарта, — Она строптивая. Может что-то за ночь вытворить…
Я, признаться, тоже почти протрезвела от таких разговорчиков… Что значит, «того»? Артуру в постель подложить меня, что ль, собираются? Маразм какой-то…
— Ой, а от неё так много зависит! — ехидничает Лиличка, — Если что, вмиг заменим. Я и заменю.
— Лилия права, — когда Рыбка полон такой решимости, переубедить его уже невозможно, — Когда ещё такая душевная атмосфера сложится? А такую тему поднимать нужно только в душевной атмосфере… — Рыбка уже никого не слушает и рвётся к балкону, которым соединяются наши номера, я еле успеваю отскочить на свою половину, — Марина! — вкрадчиво шепчет Рыбка, — Марина, ты спишь?
— Нет, — отвечаю с балкона. — Не сплю и всё слышала. Вы то ли упились все вусмерть, то ли с ума посходили.
— Ах, всё слышала, — Рыбка заходится мелким кряхтением и становится удивительно похожим на козла, — Ну, слышала — то не беда. Беда, что не поняла, ничегошеньки… Ты, Мариночка, загляни к нам, пожалуйста. Разговорчик-с есть.
Когда это он был со мной такой ласковый?! Не к добру это всё. Совсем не к добру…