— Не хочу, — говорю, — Не интересуют меня ваши пьяные разговорчики. Потрезвеете, потом поговорим. А то я человек взбалмошный, на разговорчики ваши про Артура могу и осерчать!
— Маринка, да мы трезвые, — позвал Артур, — Про меня — это шутки были. Нам о деле поговорить надо. Иди сюда.
Ну, я и иду. Хотя чувствую, что-то не слишком хорошее там у них затевается.
— Значит так, — разговор ведёт Артур, — Ты хотела свободы? Значит, особо тебя дальнейший план действий не испугает. Помнишь, я признался, что далеко не всё тебе про проект рассказываю? Сейчас расскажу всё. Будешь довольна.
Сказал он это как-то преувеличенно бодро и оптимистично. Аж мурашки по коже забегали. Смотрю, Лиличка уже не танцует, а снова за стол уселась и хищно так за мной наблюдает. Ясно. Ловит эмоции. Она известный коллекционер чужих казусов. Нет, я ей такого удовольствия не доставлю.
— Что-то ты, Артурка, затягиваешь со вступлением. Давай в двух словах и по сути.
— Черубина должна умереть, — покорно выдаёт Артур. А Рыбка слева от меня нервно крутит в руках подушку от пуфика, а Лиличка, осторожно вспорхнув, балконную дверь запирает, а от входной двери меня стол отделяет.
— В каком смысле? — спрашиваю спокойно, незаметно рукой тянусь к поясу с сотовым, спину выпрямляю так, что аж хрустит. Последнее — это из выпендрёжа, чтоб показать, как я их всех имела в виду, и как ничего не боюсь.
— В самом, что ни на есть, прямом, — почти шепчет Артур, — Промоушен — штука серьёзная. Ты же сама знаешь, что все покойники тут же у нас становятся всенародными героями. Финансировать проект больше не нужно, а прибыли капают. Концерты памяти, экстренный выпуск предсмертного альбома, потом ещё «песни Черубины в исполнении коллег», фильм, посвящённый покойнице. Причём обстоятельства смерти должны быть самые что ни на есть загадочные… Естественно, насильственной смерти. Теперь въехала?
— Ты когда это придумал? — чувствую, как тяжелеют руки.
— Изначально. Мы сразу проект таким задумывали. Серьёзные краткосрочные вложения, а потом долгое время прибылей. Смотри: сейчас Черубина уже окупилась слихвой. Если продолжать возиться с ней дальше, интерес к ней упадёт, а затраты будут прежними. Намного выгоднее громко свернуть проект, едва перевалив пик славы. Звезда должна вовремя умереть.
— Что?! Да что за чушь ты несёшь? — в моих глазах такой неподдельный ужас, что Артур шарахается.
— Ты что, решила, мы тебя убивать будем? — Артур выдавливает улыбку, — Ненормальная!
— Нет, — чтобы не психануть снова, мне приходится сжать кулаки, — Не решила. Вы — предатели, — смотрю ему в глаза, пусть запомнит, пусть потом мучается, — Ты — в первую очередь. Мы создавали Черубину для жизни…
— Это ты создавала Черубину для жизни, — он закуривает, приземляясь в кресло напротив, — А мы изначально задумывали проект, как кратковременный. Ты договор на какой срок подписывала? Ага, до Нового года. Пора завязывать. Слушай внимательно…Завтра последний концерт. После — интервью в прямом эфире. Мы уже заявили, что ты снимешь маску… Интервью даёшь обычным порядком. Чуть более взвинчено, чем обычно, но дельно. Ты меня слышишь?
Киваю, не поднимая ресниц. Слушаю лбом, так понятней. Перед глазами — пелена. Кажется, я смогла заглянуть внутрь себя. Там должно быть решение! Там должна найтись спасительная нить! Есть… Вижу, понимаю, знаю. Выполню… Да что они со мной сделают в конце-то концов?! Я — Черубина. И мне решать, что будет дальше с моим проектом.
— Перед второй частью интервью — рекламная пауза. Извиняешься, выходишь в коридор. В туалете тебя ждёт дублёр.
— Кто?
— Я! — изрыгает Лиличка, умопомрачительная в своём сумасшествии.
Поднимаю лицо и мир взрывается от моего оскала…
— Да какая тебе разница, кто? — орёт Артур, — Ты подписывала договор? Ты обязалась? Что ты душу треплешь?!
— Она, видимо, не понимает, куда попала. Тут серьёзные люди, леди!
— Официальная версия — самоубийство накануне снятия маски, — Артур продолжает, — Всё уже договорено. Уйдёшь через чёрный ход. Она примет таблетки, разыграет обморок. Мы ворвёмся, увезём к своим врачам. Час всемирного напряжения, и все каналы объявят о страшной гибели. Предсмертная записка — «раскрытая загадка мельчает!» — помадой на зеркале… Это наш план. Как и вся история с проектом. Ты — пешка. Ты — не полезешь!
— Мариночка, — Рыбка впервые вступает в разговор, — Ты, видимо, неправильно всё поняла. Тебя не обидят. Столько денег, я думаю, ты и в руках никогда не держала. Тебе ведь нужно переехать, да?
Да. Мне нужно переехать, иначе они переедут меня. Вопрос решён. Как витиевато сбывается написанное. Я написала себя Черубиной, я описала её смерть. И вот… Теперь, когда я побыла ею, и стою на пороге её уничтожения, круг замкнут. Всё сбылось. Сюртук из этого сюжета хочет казаться кожей и отказывается быть сброшенным. Сюжет настаивает на своём праве быть отыгранным до конца. Как всё-таки мизерно и бесправно то, что в этом мире именуется человеком. И как страшно понимать это. Понимать, но оставаться марионеткой… Резервуаром для сценок из больного воображения истории. Оглядываю номер. Обсматриваю поочерёдно приставленных ко мне кукол. Они не знают, под чьим давлением работают. Они думают, что вершат собственноручно. Они не понимают, что их ждёт. Счастливые. Спокойная апатия завладевает телом. Я вижу свой сюжет. Я вижу своего врага и /иду на ты/. Зритель, я сохраню тебя!
— Я всё поняла, — поднимаю бокал, который Лиличка успела уже наполнить чем-то слабоалкогольным, — Прошу прощения, несколько преувеличенно ощущала свою роль в ходе истории. Но вы виноваты сами! Так завели меня, так распаляли азарт…
— Иначе ты не выкладывалась бы полностью! — открывается Артур. — Пойми, звезда не может гореть долго. К ней непременно охладеют… Последний альбом — апофеоз. Сейчас ты уже слишком мудришь… Лучше уйти в пике славы, породив взрыв и долгую прибыльную волну памяти, чем работать потом в убыток… Посмотри на свои новые тексты. Ты не можешь уже нести требуемую лёгкость.
— Марина ушла в заумь, — цитирую отзыв Ахматовой о последних работах Цветаевой. Первая и единственная встреча этих поэтов окончилась ничем. Каждая прочла своё, каждая не поняла другую. Обе не приняли новые пути друг друга. «Нужно обладать очень большой смелостью, чтоб в наше время писать об Арлекинах и Пьеро», — не рассмотрев идей, скажет Цветаева об Анне. «Марина ушла в заумь», — вынесет приговор Ахматова.
Отвлекаюсь видом четырёх поднятых бокалов.
— Ну, за удачное завершение вашей затеи, господа! — опережая всех, язвительно тостую.
* * *
Это была любовь с первого взгляда. Ведущий понравился мне неистово. «Такой долго в эфире не продержится», — сиреной взвыл в голове опознаватель своих. Маленький, искромётный, сморщенный, он комично перечил всем и рьяно отстаивал своё право командовать ходом программы.
— Он знает, что я должен спросить?! — демонстративно возмущался он, двумя огромными волосатыми кистями указывая на серьёзного именитого режиссёра, специально приглашённого для работы над моим эфиром — Я ещё этого не знаю, а он уже всё придумал… Ведите эфир за меня, и говорите, что вам вздумается!