– Он меняться хочет. Не забудь про перья…
Во мне вдруг проснулись замашки предков – прапрадед в свое время весьма успешно барыжничал на севере с аборигенами. Из сумки возникла бутыль с ромом, которой я весьма наглядно поболтал.
– Переведи ему, что по обычаю белых… гм… белых великих вождей, надо сначала выпить огненной воды.
– Нельзя!.. – в один голос зашипели Лиза, Ла Марш и Шнитке. – Буры запрещают спаивать этих. Штраф – триста фунтов.
Степа, наоборот, одобрительно закивал и извлек свою кружку:
– Это ты, Ляксандрыч, правильно удумал. Нигра все равно много не выжрет. Махонький…
Кафр при виде пойла алчно сглотнул и в нетерпении заерзал седалищем по шкурке.
– Мы немного… – успокоил я народ, – совсем по капельке. Никто и не заметит. Для успеха торговых операций.
Набулькал немного в чашку и передал вождю. Нет, я все понимаю, но почему бы и нет? Во-первых, интересно, а во-вторых, может, действительно что интересное приобретем. Расслабится, закрома откроет. Жить ведь как-то надо? Опять же перья эти…
Кафр мгновенно опрокинул содержимое чашки в глотку, совсем по-русски крякнул и уже с довольной мордой повторил предложение меняться.
– Ну и чего тебе надо?
– Одеяла, топоры, ножи и ром… – перевела Лиза. Впрочем, про ром я и сам понял.
– Ну неси, что там у тебя есть…
Бусси, так назвал себя готтентот, властно скомандовал, и очень скоро к нам притащили несколько узлов из шкур и привели с десяток коз. После того как кафры разложили содержимое на земле, Лиза восхищенно пискнула и требовательно дернула меня за рукав. Не знаю, сколько пернатых угробили аборигены, но количество перьев действительно впечатляло. Большие мохнатые, не иначе страусовые; средние и маленькие, всех цветов и оттенков, и даже целиком снятые птичьи шкурки. Но меня особенно привлекли несколько отлично выделанных леопардовых и львиных шкур, а также вполне себе такая внушительная гора слоновьих бивней и рогов носорога. Думаю, достаточно ходовой товар. Особенно в Европе. Добраться бы еще до нее поскорей… Хотя бы до Америки… Помимо этого кафр предложил нам маис, вяленое мясо и еще какие-то коренья, на первый взгляд совершенно незнакомые. Ну и коз тоже. Живых.
Я недолго думал и предложил соратникам:
– Господа, предлагаю выкупить у него все, а в Блумфонтейне реализовать. Подумаем о родственниках на родине. Опять же лишняя монета совсем не помешает. Спихнем ему все, что нам не нужно.
Возражений не последовало – идеи идеями, но и о насущном совсем не вредно иногда задумываться. Шнитке, как самый практичный из нас, сразу отправился собирать «то, что нам не нужно».
Но кафр неожиданно что-то залопотал и очень красноречиво ткнул в наши винтовки.
– Это нет, братец. Про оружие даже не заговаривай, – и я категорично помахал маузером. Мало ли что… еще начнут буров отстреливать. Или самих себя. Дикари же, однако.
Бусси мгновенно приуныл, но не смутился и принялся азартно торговаться со Шнитке. Чуть ли не до хрипа. Не знаю… писатели обычно изображают аборигенов готовыми продать самого себя за цветную стекляшку, но в данном случае оказалось все наоборот. Цены, в отличие от нас, кафр знал преотлично. Пришлось даже еще разок наделить его порцией рома. Но сторговались-таки. За топор, пару лопат, пять одеял, трое подштанников, двуручную пилу и три кавалерийские сабли, с одним штыком. За перышки я отдал бутыль рома и охотничий нож.
Ух… стыдно, конечно: чувствую себя настоящим колонизатором… но, кажется, вождь остался довольным. И Лизавета тоже, а это самое главное. Да и вообще, ничего плохого, кажется, мы не совершили.
– Он еще кое-что хочет показать… – Лиза со счастливым лицом примеряла к шляпке пучок перьев.
Тут вождь удивил. Из кустов, одна за одной, выступили молоденькие и не очень аборигенки. Некоторые даже весьма миловидные.
– О‑ля-ля… – присвистнул Ла Марш.
– Етить… – выразился Степан.
– Майн гот… – поддержал его Шнитке.
– Мишель!!! – возмущенно воскликнула Лиза и больно щипнула меня за руку. – Это вообще неслыханно!!! Прекратите это… это… это… – а потом, прихватив мешок с перьями, сбежала в фургон.
М‑да… Ох уж эти барышни…
– Он предлагает их на одну ночь, для развлечения… – несколько смущаясь, пояснил Адольф. – И просит за них винтовку с патронами и пять бутылок рома.
– А ты что на это думаешь?
– Гм… – кашлянул Адольф. – Как бы… винтовки им продавать строго запрещено. А с другой стороны, мы уже месяц на фронте…
– А ты, Наумыч, что думаешь?
– А чего тут думать? – очень серьезно ответил Степан. – Надо же кого-то драть… А эти, хоть и черненькие, но вон и цыцьки какие-никакие присутствуют.
– Я не против… – с готовностью сообщил Ла Марш и лихо подкрутил свои усы. – Эти милашки очень страстные. Я уже пробовал…
– А ты, Веня? – Я пихнул в бок студента.
– Это… это… это эксплуатация женщины!.. – возмущенно зашипел Вениамин и вдруг осекся, уставившись на одну из аборигенок. Такую миловидную, с торчащими, как козьи рожки, грудками.
– Понятно, ты тоже не против. Только вот рому у нас нет… А вообще, договаривайтесь с ним сами. И это… если что, тащите их куда подальше; увижу баловство в лагере – не обессудьте.
Нет, а как? Не зря во многих армиях для посещения солдатами борделей выделяли специальный день, так как руководство совершенно справедливо понимало, что личная дисциплинированность солдатика напрямую зависит от его половой удовлетворенности. Пусть побалуются…
Вождь, поглазев на наше совещание, подумал, что ему собираются отказать, и пустил в дело последний свой козырь. Он открыл передо мной маленькую корзинку с крышкой, в которой поблескивали небольшие мутноватые камешки…
– Едрить твою… – не поверил я своим глазам.
Старикан довольно ощерился, обнажив пеньки зубов, и показал три пальца.
– Еще три? Да хрен с тобой. Получишь, но немного позже.
Я дождался, пока волонтеры разбредутся по кустам, и торжественно вручил вождю оружие и патроны, а в качестве бонуса еще сабли добавил. Владей, будущий Соколиный Глаз…
Нет, Африка – это все-таки благословенная страна. А винтовки? Буду считать себя организатором освободительного движения против колонизаторов. А что? Очень неплохая отмазка. И вообще: какие, на хрен, отмазки – тут алмазов по меньшей мере на… а вот хрен его знает, на сколько каратов. Но точно много.
– Елизавета Георгиевна, ну в чем дело? – Я забрался в фургон и присел рядышком с Лизой.
– А вы, Михаил Александрович, почему не остались с ними? – зло буркнула девушка.
– По одной очень весомой причине. Я вас люблю.
Лиза резко повернулась ко мне и капризно выдала: