— Нет, — отвечаем хором, синхронно вытираем тушь под глазами, и снова хохочем, от этой нашей синхронности. — Мы сошли с ума. Отстань от нас! — кричу засранцу-Димочке, — Потом увидимся…
Ринка всхлипывает в поддержку. Непонятно, не то от смеха, не то впадая вдруг в меланхолию…
Вот такая, блин, вечная молодость. Помню, что смеялась я тогда вполне искренне, а обиды совсем не было. Может, появилась бы, по спокойным размышлениям, да на спокойные времени не хватило. Сначала я Ринку успокаивала, потом цирка, нами с ней устроенного, стыдилась, потом Димку утешала, а потом… Потом не на кого уже стало обижаться, и уже Ринка меня успокаивала, уговаривая не брать на себя лишнего.
* * *
Обиды не было, а месть действительно имела место. Это только звучит страшно — «месть». Схожее со словом «смерть» звучание заставляет внутренне содрогнуться. На деле же, все происходило истерично, но довольно безобидно. Вот если б сценарист, пишущий наши жизни, тем и ограничился…
НПВ
— Быстрее, быстрее, поторапливайтесь! — поезд остановился и внезапно наполнился суматохой. Мы попросту не успели сообразить, что творится, и тут же оказались втянутыми во всеобщее оживление. Дверь нашего купе наглым образом распахнули и на пороге вырисовалась улыбающаяся Зинаида со связкой проводницких ключей в руках. — Освобождаем помещение! Никто не останется непричастным… — Зинаида уверенно шагала по коридору и властно вламывалась в каждое купе. — Все на волю! Все за мной! — командовала она. — Девочки?! — она с негодованием уставилась на наши зареванные физиономии. — В чем дело? Вы разве не знаете, что сегодня мой юбилей? Сходим на твердую почву и празднуем!
— Юбилей? — растерянно квохчем мы, синхронно хватаясь за косметички, и пытаясь сообразить, как же мы умудрились пропустить извещение о празднестве, и что теперь можно соорудить в качестве подарка. — Поздравляем. Но нас никто не предупреждал. Мы не знали…
Зинаида победно улыбается и шепчет интимно:
— Никто не знал. По правде говоря, я и сама не знала. Придумала этот юбилей только что. Просто, как повод для отмечания. Странно не отпраздновать что-нибудь в такой замечательный вечер, так отчего б не закатить торжество в мою честь?
Оказывается, не одни мы сочли необходимым провести предстоящий вечер в кабаке. Зинаида прикрывает дверь, подмигивает и смеется.
— Я странная, да? Старые артистки, знаете ли, имеют право на причуды. Какая ж я порядочная прима без капризов? — она оборачивается к зеркалу, и мы с Ринкой, словно от змеи, отскакиваем от нее, чтоб не дай бог не отразиться с ней в одном зеркале. Только дамы-собачки нам в фан-клубе засранца-Димки еще не хватало. Обнаружив, что реагируем странно, Зинаида негодует: — Что вас останавливает? Юбилей липовый, поэтому подарков не надо. Обязательно только присутствие. Понимаете, завтра последний концерт первой части тура. Необходимо сплотить дух коллектива! Жду вас на платформе. Быстрее, быстрее, поторапливайтесь! — снова кричит она, чудесным образом переместившись к дверям следующих купе.
— Кажется, она собирается пройти весь поезд. Как думаешь, она тоже сошла с ума? — интересуюсь у Ринки шепотом. — Зинаида, приглашающая на липовый юбилей наших технарей. Звучит совсем неправдоподобно…
Рина не реагирует. Сидит, подтянув колени к груди, и молча смотрит за окно. Там на четвереньках ползает Димка, собственным примером призывая Шумахера поесть травы. Медбабушка отчего-то решила, что коту это должно быть очень полезно.
— Рин, — тормошу ее за плечо. — Похоже, надо поговорить начистоту, да? У тебя что, серьезные планы на этого волокиту? — киваю за окно.
— Нет! — Ринка натянуто улыбается. — Вовсе нет. Просто не ожидала такого поворота событий. Знаешь, сейчас я тебя немножечко ненавижу… — она смотрит на меня, сощурившись. Как бы оценивая глубину своей ревности. — Мне странно, что ты могла влезть в эту историю. Ты ведь не злой человек, да? Вообще, в моих правилах сейчас было бы уехать, и никогда больше с вами обоими не общаться. Но я не могу бросить этот проклятый тур, а, значит, не могу послать тебя ко всем чертям, потому что с кем-то общаться-то надо… Я поеду крышей, если останусь сама с собой.
— Ну, чисто Лайза Минелли! — восторгаюсь, подкупающе, совершенно не желая разыгрывать сейчас мелодраму. Перевожу тему. — Та тоже в юности патологически не переносила одиночество и общалась с любыми отбросами, лишь бы не оставаться наедине с собой. Говорят, у нее это психическое и ей даже пришлось лечиться…
— Перестань! — кричит Ринка. — Только твоих познаний в биографиях сейчас не хватало. Я вовсе не боюсь одиночества, я как раз кошка, гуляющая сама по себе… Все в норме. Ничего психического. Подумаешь… Я вот только одного не могу понять… Как ты могла?
Вообще, полагаю, это я должна задать ей подобный вопрос. Вряд ли Ринка, находясь все время рядом, могла не догадаться о том, что творится между нами с Дмитрием. Зачем было влазить? Но нет, до унизительных разборок я доходить не собираюсь. Вычеркнуто. Сведено в штуку, отдано на поругание легендам о нашей с Ринкой распущенности…
— Как я могла?! — вскидываю брови по-Зинаидовски. — Тебе сейчас продемонстрировать? — ожидаю ответных смешков. — Знаешь, это будет жесткое порно…
— Нет, нет… — Ринка останавливает меня невыносимо серьезно. — Не надо этих насмешек. Только один вопрос. Кто был инициатором? Ты? Мне важно знать!
— Девочка моя, — вспоминаю вдруг о разделяющей нас пропасти лет. — В таких вещах не бывает инициаторов. Что бы там ни говорили, но для сближения всегда нужна взаимность.
— Отчего ты мне ничего не говорила? — пытает Ринка, и мне вдруг всерьез становится ее жалко. Девочка, кажется, впервые столкнулась с атакой на собственную неотразимость.
— Мы договорились хранить отношения в тайне, — отвечаю честно, а потом, набравшись духу и мысленно послав Димку ко всем чертям, безудержно вру. — Слушай, забудь все это. У нас с ним никогда ничего не было всерьез. Нечаянно, скомкано, на скорую руку. Он заводился, я не отказывала. Обоим потом казалось, что глупо портить крепкую дружбу вялым сексом.
— Значит, заводился все-таки он? — нехорошо щурится Ринка. — Я так и думала. Вот подонок! Знала бы ты, какие дифирамбы он мне пел! Марина, я просто не понимаю, как могла быть настолько слепа, всячески поощряла его уважение к тебе, рассказывала, какая ты у меня классная… Не могла даже допустить, что… Я ничего не хочу сказать, но посмотри… кто он, а кто — ты. Вы же совершенно разные люди. Как он мог?
Можно подумать, она не знает, как он это делает. Униженная Ринка, кажется, даже не понимает, что оскорбили не только ее. Вообще-то, это к лучшему. Не поведи Рина себя тогда столь «мыльным» образом, мне было бы не с чем сравнивать, и я, возможно, сама избрала бы такой способ поведения. Но перед глазами у меня сидел сейчас живой пример бабской глупости, и потому я нашла в себе силы не уподобиться.
— Виноваты всегда оба, если тебя это интересует. — говорю с легкостью. — Слушай, с «кто виноват» разобрались, теперь, пожалуй, стоит переключиться на «что делать». Так? Устроим ответный удар?