Марина вскрикнула и отшатнулась. Она точно знала, что ничего липкого в руки не брала. А это значит…
– Нет… – прошептала женщина. – Нет!
– Что? – тихо спросил Женя. В его голосе послышался скрытый страх.
Начальница погибшего бункера забилась в угол, сжалась в комочек на холодном бетонном полу. Хохол хотел подойти к ней, обнять, но она оттолкнула его руки.
– Не подходи! Я опасна, я мутант! Уходи отсюда! – закричала Марина, отворачиваясь к стене.
На потолке замигала лампа. Хлопок – и свет погас. Кабинет погрузился во мрак.
* * *
Через пару часов женщине стало плохо. Ее замутило, воспалившиеся веки заволокло пеленой. На окрики Марина не реагировала, только широко раскрытыми глазами смотрела в пустоту.
Ей было больно. Поднялась температура, кости ломило, внутри как будто проехал каток. Алексеева физически ощущала, как ссыхается кожа, покрываясь липкой слизью, как болезненно деформируются суставы.
Для нее, взрослой, сформировавшейся женщины, эти изменения стали настоящей пыткой. Казалось, тело выворачивается наизнанку, его жгло, как будто раскаленным железом, под ребра впивались тонкие спицы. Голову сдавливал ледяной обруч.
Марина выгибалась дугой, металась по полу, пытаясь спрятаться от настигающей боли, то проваливаясь в полузабытье, то выныривая из мучительного плена, не в силах открыть глаза.
Руки вытягивались, становились длиннее, пальцы срастались перепонкой, ногти росли толчками, твердели, заострялись. Белесая слизь пахла сероводородом, и этот преследующий, навязчивый запах никак не хотел выветриваться, пропитывая, казалось, все вокруг…
Алексеева пришла в себя от собственного крика. Теперь он больше напоминал звериное рычание. Стянутая кожа давила на связки, не давала говорить, увеличившиеся зубы, особенно клыки, мешали выговаривать слова.
Марина присела, открыв глаза. Женя смотрел на нее из темного угла, подсвечивая фонариком. Его лицо было белым от страха.
– Пришла в себя? Ты еще здесь? Это ты? – торопливо спросил мужчина. Его голос задрожал и сорвался.
– Я, – прошептала женщина, пытаясь сидеть ровно.
Плечи сводило судорогой, спина выгибалась дугой помимо ее воли. Искореженный позвоночник отзывался дикой болью.
– Женя, пристрели меня… – застонала начальница бункера, до крови прикусив губу.
Безвкусная светло-красная жидкость, которая теперь текла по организму мутанта, закапала на подбородок.
Хохол торопливо поднялся, вытащил из сейфа пистолет, который приметил раньше. Прицелился.
– Прощай. Не мучайся больше, – спокойно сказал он и нажал на курок.
Осечка. Патронов больше не было.
– Пристрели меня… – всхлипывала Марина, корчась на полу.
– Прости. Я не могу ничем тебе помочь, – тихо ответил Женя, отбросив в угол бесполезное оружие.
Мужчина спрятался в темном углу, в свете карманного фонарика поглядывая на женщину. Ему было страшно. Страшно до одури, до икоты. И будь его воля – он бы бежал, бежал, не оглядываясь, прочь от этого проклятого бункера.
Но Женя был слаб. Его измучила болезнь, он понимал, что не сможет пройти и трех шагов, более того, он едва в состоянии просто встать и удержаться на ногах. Как только он покинет этот кабинет, смерть, мучительная и страшная, мгновенно придет за ним. Твари разорвут его, сожрут живьем. Оружия у него не было. Последняя надежда – пистолет – оказался без патронов. Он не мог даже застрелиться, не говоря уж о том, чтобы отбиваться от мутантов.
Так или иначе – мужчина знал, что ему не протянуть больше, чем трое суток. Вопрос лишь в том, насколько страшной и мучительной будет его смерть. Хохол предпочитал умереть от лучевой болезни, кашляя кровью, сгорая изнутри, чем быть съеденным голодными монстрами. И с таким монстром он был заперт в тесном кабинете.
– Пронесет, пусть пронесет… – беззвучно умолял он, глядя, как на его глазах женщина, которой он симпатизировал в молодости, превращается в отвратительное чудовище.
На полу у стены лежала уже не Марина. Перед ним была бестия, мутант из самых жутких ночных кошмаров.
Похожее на скелет тело, вытянутое, почти прозрачное, с синими змейками вен, выступающими позвонками и суставами, острыми зубами и когтями, с сероватой слизью, капавшей на пол. И удушающий запах тухлых яиц, заполняющий кабинет.
Женя с трудом поднялся, дернул заслонку вытяжки, надеясь, что вонь от монстра выветрится, хоть немного.
В чернильном мраке и гнетущей тишине на мужчину волной накатывалась паника. Она сдавливала горло липкими лапами ужаса, мешала думать и дышать.
Хохол часто вдыхал затхлый густой воздух, пытаясь унять бешеное сердцебиение, поминутно отирал со лба липкий пот. Холодные капли стекали по позвоночнику. Симферопольский люмпен-пролетарий, отчаянный забияка и гуляка Кольцевой, бесстрашный разведчик Коммунистической линии закрывал глаза от страха, не в силах унять дрожь.
Наконец, он сумел уснуть, накрывшись с головой пледом Мити, боясь лишний раз вдохнуть.
Женя проснулся спустя почти сутки от жалобного шепота, мало похожего на человеческий, который, казалось, заполнял собой весь кабинет.
Марина, точнее, то существо, которое раньше было начальницей бункера, сидела у стены и шептала, раскачиваясь в разные стороны.
– Я не хочу… Не хочу… Не хочу… – повторяла она.
Хохол с трудом разбирал ее речь, больше похожую на стоны неясыти в ночном лесу.
– Я не хочу быть монстром. Пусть все вернется. Я хочу быть такой, как раньше… – монотонно говорила женщина.
Голос, негромкий, ставший выше, казался зовом из загробного мира. Женю передернуло.
– Ты здесь? – прошептала Марина, глядя на мужчину в упор.
Леденящий душу шепот, казалось, проникал в мозг, затапливал все внутри безотчетным страхом.
– Здесь. Только помолчи, прошу тебя… – испуганно выдохнул Женя. И удивился, как тонко и жалко звучал его голос.
– Не бойся. Пока не бойся, – заунывно пропела Марина. – Я себя контролирую. Но ненадолго. Пока еще я могу говорить и мыслить связно. Но мне трудно. Я не хочу сходить с ума…
Интонации в голосе были просящими, похожими на нисходящее глиссандо. Сверху вниз. Сверху вниз. Они убаюкивали, как убаюкивает смертоносный холод: закроешь глаза и больше не проснешься. Хохол покачивался в такт этому маятнику звуков, плохо соображая, что происходит. Тело сковывал парализующий ужас.
– Замолчи! – крикнул он, собрав последние силы.
Как только мерное стенание стихло, к мужчине вернулась способность мыслить.
– Что это за хрень? – тихо спросил он в пустоту. – Гипноз, что ли?
– Бесконтактный, – негромко подтвердила Марина, изо всех сил стараясь сделать так, чтобы ее голос звучал нормально. – Я только поняла, что твари, в которых мы превратились, обладают способностью парализовать жертву. Что ты почувствовал?