В неясном свете она увидела Хохла, лежащего у двери в луже крови. Мужчина был еще жив, его веки вздрогнули, когда на лицо упал трепетный лучик.
Марина закричала. До нее постепенно доходило произошедшее.
– Нет, Женя, нет! – вместо отчаянного вопля изо рта вырвался гипнотический вой твари. Связки не слушались. Фонарик упал из онемевших пальцев и покатился по полу. В кромешной тьме островок света заплясал по кровавым лужам на полу.
Хохол открыл глаза. В них застыл беспредельный ужас, дикий животный страх загнанной жертвы.
Из растерзанного живота текла бурая густая кровь. Теплый живой пар поднимался в холодный воздух.
Мужчина попытался отползти, но не смог. Обгрызенные почти до костей ноги висели жалкими обрубками.
– Женя, Женя! – стонала Марина, на четвереньках подползая к нему.
– Уйди, уйди… – хрипло шептал Хохол, повторяя это как молитву, как заклинание.
Он скорчился от боли на полу, на губах вздувались кровавые пузыри. По лицу текли слезы ужаса.
– Нет, не умирай, не надо! – шептала Марина, раскачиваясь из стороны в сторону. Ей хотелось зарыдать, но глаза нового монстра не были приспособлены для слез. А вернувшееся сознание продолжало страшную пытку.
– Уйди… – застонал Женя, тщетно пытаясь приподняться. Его лицо исказилось неслыханной мукой, смешанной с диким страхом.
Женщина смотрела на страдания своего любимого человека и медленно осознавала: монстр, в которого она превращалась, сожрал того, за кого она не задумываясь пошла бы и в огонь и в воду.
Алексеева медленно подошла, склонилась над Женей.
– Если сможешь – прости меня, – усилием выговорила она, коснувшись холодными липкими губами его лба.
Хохол заскулил от ужаса, зажмурился.
– Уйди, уйди, уйди, – как заведенный, повторял он.
Марина подняла руку, превратившуюся в когтистую лапу, и точным ударом перерезала мужчине горло.
Женя дернулся в предсмертной агонии и затих, ткнувшись лицом в пол. Теплая кровь оставляла на бетоне красные лужицы, блестевшие в тусклом свете фонаря.
Алексеева отползла в угол и скорчилась там, застонав от безысходности. Ей было страшно и горько. Безумное чувство вины – человеческое, осознанное – мучило ее, разрывало изнутри. Если бы в пистолете были патроны…
«Как глупо, как бездарно все ушли. Разве так мы должны завершать земной путь? Я кровожадный монстр. Я больше не человек. Бедный, бедный мой Женя. Зачем, какими путями его занесло в этот бункер? Почему наши судьбы пересеклись так? Сколько лет назад мы познакомились? Не помню. Счет времени давно потерян. Как меняются люди, поступки. Когда-то Женя мне симпатизировал. И нам даже было неплохо рядом друг с другом. Потом безразличие. А я пронесла это чувство через всю свою жизнь. Думала, что он погиб в первые же дни, но мироздание распорядилось иначе. Сколько эмоций сменилось за короткий срок в пару недель. Я возненавидела его, когда он вторгся в налаженный мирок нашего бункера и разрушил его. Женя казался надменным и холодным со мной, но все же былое в нем всколыхнулось. А заканчиваем мы страшно. Он умоляет меня уйти, а я убиваю его, чтобы он не мучился. Разве кто-то мог подумать, что все кончится так? Мне больно. Мне дико больно, я хочу умереть, не хочу быть тварью-людоедом. И хуже всего то, что это я, я его сожрала. Не спасла любовь, не спасло человеколюбие. Природа взяла свое. Человек – венец природы… Глупость. Он – самая жалкая травинка у ее ног. Мы первые сломались. Пройдут года, и мир, прекрасный мир, который мы по глупости и из гордыни уничтожили, восстановится в своем прежнем обличье, с ним ничего не станет, он переживал и не такое. Предвечный, огромный мир. Человек, страшный рубец на его теле, червь, возомнивший себя вершиной мироздания, канул в небытие. Так исчезли мы, так исчезнут последние выжившие. И неизвестно, кому повезло больше. Я погибаю как человек и становлюсь новым видом. Я способна к размножению, мои потомки займут свою биологическую нишу. Люди метро никогда не выйдут на поверхность. Так или иначе, они – замкнутая популяция, изживающая сама себя. Радиация, мутанты, природные условия сделают свое дело. Их не будет. Зато останусь я. И больше всего на свете жалею, что на мою долю выпала эта сомнительная честь. Я не хочу. Смиряюсь, покоряюсь, но не хочу. Мне жаль, что я не смогла попрощаться с Женей. Провела последние его минуты с ним – и не простилась. Но больше всего меня пугает то, о чем я догадалась лишь сейчас. У меня будет ребенок от Жени, его малыш. Мне страшно от мысли о том, кто у меня родится. Что это будет за тварь? И как мы – новый вид – ухаживаем за потомством? Как он будет выглядеть?.. Что мне делать? Что мне делать?!»
Мысли текли медленно, с усилием пробиваясь через навалившуюся усталость и апатию. Марина лежала на боку у стены, прикрыв глаза. Наконец она нашла в себе силы встать, отодвинуть от двери остывшее тело и дернуть колесо вентиля. Оно поддалось только с третьего раза. Это и погубило Женю. Заевший, не смазанный замок стоил ему жизни. Только жизни ли? Мужчине от силы оставалось три дня. Смерть пришла к нему быстрее. И страшнее. А была ли теперь разница?
Пальцы не слушались. В голове все путалось, думать связными предложениями стало непосильной задачей. Женщина взяла со стола ручку. Писать оказалось сложно. Буквы выходили кособокие, то сбивались в кучу, то растягивались на всю строку.
«День третий мутации. Я стала опасна для человека. Руки не слушаются. Сохранить разум невозможно. Я мутант. Только что я сожрала своего любимого мужчину. Не могу больше писать. Я чудовище. Если этот блокнот попадет в руки человека. Обращаюсь к тебе, друг и читатель. Нас много. Мы новый вид. Скелеты, покрытые слизью. Любим человечину. Услышишь мертвенные стоны – беги, иначе будет поздно. Простите меня, люди. Прощай, последнее пристанище. Бункер Московского гуманитарного института. Январь 2034 (июль 2033 по старому календарю)».
Марина захлопнула блокнот. Вытащила из ненужных больше штанов ремень и обвязала вокруг пояса. Засунула записную книжку под него и пару раз дернула для верности. Если и выпадет, то не сразу. Надела на шею свой талисман, с которым пообещала себе не расставаться никогда, – ключ от мытищинской квартиры на тонкой металлической цепочке.
Женщина чувствовала, как медленно и неотвратно уходит сознание. Ей казалось, она стоит на краю черной пропасти, которая растет и ширится под ногами, готовясь проглотить, растворить последние крохи мыслящего «я» во мраке. Алексеева тяжело вздохнула. Кем угодно, но человеком она уже не была. Марина последний раз взглянула на Женю. Его лицо застыло в посмертной гримасе ужаса.
«Теперь это наш удел – сеять кошмар среди таких, как он. Среди сапиенсов, которые уничтожили мир. Дожили, доигрались…» – тоскливо подумала начальница погибшего бункера.
– Ненавижу вас. Ненавижу вас всех! Погубивших этот мир! Не мы этого хотели! Мы хотели жить, любить, видеть солнце над головой, а не вонючие казематы бункеров и своды метро! Будьте прокляты, убившие цивилизацию! Теперь мы, мы хозяева нового мира! Прячьтесь в метро, монстры вышли на охоту! Мы раздерем вас в клочья, люди, сожрем, если вы встанете на нашем пути! Ненавижу!