* * *
Ночью случился настоящий снежный шторм, причем со странностями: били молнии и грохотало так, что, казалось, наступил конец света. К утру природа обессилела и притихла, тучи растаяли, и небо очистилось. Выглянувшее бесцветное выморочное солнце осветило размеры причиненной разрухи. Перевернутые урны, засыпанные мусором и желтыми листьями тротуары, оборванные провода и голые деревья. И серый мокрый снег в закоулках и щелях…
В восемь ноль-ноль Федор Алексеев был у дома Устиновых. В Посадовке снега выпало побольше, он прикрыл листья, зеленую траву, лежал на перилах веранды и крышах, но казался почему-то бутафорским, ненастоящим.
Федор приехал первым. Почти следом появилась бригада во главе с капитаном Астаховым.
Если у капитана и была надежда, что Вадим Устинов вернулся домой, то она развеялась при виде засыпанного снегом крыльца. Сюда никто не приходил. Дом по-прежнему стоял пустой и стылый и светил слепыми окнами, закрытыми изнутри шторами.
Оперативники работали с радиолокатором. Они «простучали» стены в комнатах и в подвале. Всюду было чисто.
Федор открыл дверцу шкафа с игрушками, которые не давали ему покоя. Потрогал, рассмотрел… Забавные зверушки вызывали у него оторопь и чувство беспокойства, чего он не мог себе объяснить, понимая в то же время, что это было тем пределом, который не укладывается в сознании и бьет по психике, как не укладывается в сознании и приводит в ужас в большей степени отброшенная на обочину дороги окровавленная дамская туфля, чем искореженные в аварии горы железа. Психика человека, зачастую «тупея» от страшных событий, зная, что нужно выстоять и пережить, сцепив зубы, вдруг ломается от какой-нибудь непредвиденной мелочи…
Он вышел на крыльцо. Оперативники сгрудились в углу двора, и Федор понял, что поиски, кажется, закончены. Он подошел. Двое споро раскапывали отмеченный прямоугольный участок; лопаты со скрежетом вонзались в застывшую землю. Все молчали, изредка перекидываясь короткими фразами.
– Есть! – Оперативник перестал копать и положил лопату на траву…
Это было двойное захоронение; по мнению судмеда Лисицы, аккуратного, седенького, неизменно пребывающего в самом прекрасном расположении духа, – примерно годичной давности. Останки принадлежали двум женщинам. Верхнее выглядит более поздним, возможная разница между ними два-три месяца. Но придется поработать, добавил он оптимистично, с кондачка не получится. Это навскидку, так сказать.
У Федора екнуло сердце – он узнал пышные белые волосы Маргариты Свириденко, бесследно исчезнувшей в августе прошлого года; он также узнал ее серьги с голубыми камешками. Он раскрыл папку, достал фотографию, хотя прекрасно помнил эти серьги. Он не ошибся, это была Маргарита Свириденко…
Второй девушкой оказалась Евгения Абрамова… Темные волосы и золотая подвеска в виде птицы, похожей на ласточку, которая была также знакома Федору.
– Почему он оставил украшения? – спросил капитан, ни к кому не обращаясь.
Вопрос повис в воздухе и остался без ответа.
Федор отошел, испытывая головокружение и тошноту. Он надеялся до последнего момента, что они живы. Произойдет чудо, и девушки появятся, живые и невредимые, а «стеклянные куколки» просто безобидные картинки. Но чуда не произошло, и Федор был уничтожен; его собственная увлеченность решением загадки испарялась на глазах и сходила на нет. То, что произошло с этими девушками, не было развлечением для досужего ума, придуманным каким-то шутником, это была трагедия.
Растерянные, испуганные старики Самсоненко, приглашенные в качестве понятых, топтались рядом. Петр Артемович стоял с непокрытой головой, прижимал к груди шапку; жевал губами, как будто хотел что-то сказать, но не мог выдавить ни звука. Зоя Ильинична плакала, что-то шептала и мелко крестилась.
Подтягивались люди с соседних улиц; стояли за оградой, подавленные, перешептывались.
Мелькнул красный автомобиль, затормозил у ворот. Максим Устинов выскочил и застыл, пытаясь понять, что происходит. Хромая, подошел, заглянул, издал хриплый звук, не то хрип, не то кашель. Тут же отскочил и бросился к кустам. Там его вырвало.
Дальнейшие поиски на участке результатов не дали. Судьба двух других девушек оставалась неизвестной.
Было принято решение искать дальше, двигаться кругами, постоянно увеличивая размах витка. Также собирались обыскать лесок вокруг дома и овраги…
Старик Самсоненко согласился проводить их в лесную сторожку.
После страшной находки Петр Артемович, казалось, сдал и осунулся. Только и сказал: «Хорошо Иван не дожил».
Они шли молча, гуськом, след в след. Петр Артемович с ружьем впереди, за ним вооруженный капитан Николай Астахов и безоружный Федор Алексеев; замыкающими – четверо стрелков с винтовками.
Лес был неприветливым и серым, верхушки деревьев угрожающе шумели; ни мелкого зверья, ни птицы не попалось им с момента, как они вошли в лес; не было ни следов на снегу, ни малейшего движения вокруг. В воздухе висела промозглая мелкая морось, от нее бил озноб. Дорожка исчезла под мокрым хлюпающим снегом, и они пробирались почти на ощупь. Федор чувствовал себя слепым котенком. До сих пор он думал, что любит природу, но то, что было вокруг, вызывало тоску и неприятие, всюду словно таилась угроза.
Старик шагал размеренно и неторопливо, как танк, находя тропу по каким-то своим, недоступным остальным, приметам. Они шли, проваливаясь в ямы с талой водой, натыкаясь на поваленные деревья и пни, цепляясь за сухие плети дикого винограда. Лес позади и впереди тонул в тумане, создавая тревожное ощущение закрытого пространства, ловушки, из которой не было выхода.
Тупое предчувствие неудачи овладело Федором. Предчувствие, что рейд их не что иное, как холостой выстрел. Он не верил, что человек может прятаться в таком месте. Есть другие возможности, можно уехать, поменять паспорт, изменить внешность – парик, другая одежда, борода, усы, – и перед вами новая личность. Правда, Устинов не обычный человек, он другой. А потому… черт его знает! Предугадать его движения невозможно, и психология здесь бессильна. Оставалась слабая надежда, что поход все-таки не напрасен, в сторожке могут находиться жертвы…
Провожатый вдруг остановился, поднял руку. Дальше начинались болота. Они стояли у засыпанных снегом мостков; на невысоких рогатинах вдоль мостков лежали тонкие ветки, отмечая тропу. Через десять-пятнадцать метров самодельные «перила» терялись в тумане.
– Идти по моим следам, – приказал Петр Артемович. Он подобрался и, казалось, усох; речь его была точной и отрывистой. – Вехи не трогать. Если что, без паники, не двигаться, вытащим. Ноги пошире, держите баланс. С богом!
И они ступили на зыбкую пружинящую поверхность топи. Под ногами опасно чавкало и хлюпало. Инстинктивно старались держаться поближе один к другому, видимо опасаясь растаять в тумане.
Через полчаса примерно все с облегчением почувствовали под ногами твердую почву.