Он казался таким огромным и взбешенным, а Сесилия с обнаженными плечами и тонкими руками такой хрупкой, что Брайони даже представить не могла, чем все это кончится, когда двинулась к ним. Она хотела закричать, но у нее перехватило дыхание, а язык стал тяжелым и неповоротливым. Робби сдвинулся в сторону, чтобы закрыть от нее сестру. Потом Сесилия высвободилась — он ее больше не удерживал. Брайони остановилась и произнесла имя сестры. Когда та проходила мимо, в ее взгляде не было ни благодарности, ни облегчения. Лицо казалось бесстрастным, почти спокойным, она смотрела прямо перед собой на дверь, через которую собиралась выйти. В следующий миг Брайони осталась наедине с Робби. Он тоже не смотрел ей в глаза, а лишь вперил взгляд в угол, стал одергивать костюм и поправлять галстук. Брайони начала осторожно пятиться — он не сделал ни малейшей попытки напасть, даже головы не поднял. Тогда она повернулась и побежала за Сесилией. Но в холле уже никого не было, и понять, куда направилась сестра, не представлялось возможным.
Несмотря на добавление измельченной свежей мяты к смеси распущенного шоколада, яичного желтка, рома, джина, протертого банана и сладкого льда, коктейль не был особенно освежающим. Он окончательно убил аппетит, и без того слабый из-за вечерней духоты. Почти все взрослые, войдя в столовую, с отвращением думали о горячем жарком и даже о холодном ростбифе с салатом. Их порадовал бы только стакан холодной воды. Но вода предназначалась лишь детям, остальным предстояло довольствоваться десертным вином комнатной температуры. На столе уже стояли три открытые бутылки — Бетти в отсутствие Джека Толлиса обычно выбирала его по наитию. Ни одного из трех высоких окон нельзя было открыть, потому что рамы давным-давно перекосились, и сотрапезников встретил запах теплой пыли, исходивший от персидского ковра. Единственным утешением было то, что у торговца рыбой, который должен был привезти крабов, сломалась повозка и первое блюдо пришлось отменить.
Удушающий эффект усугублялся темными панелями, которыми были обшиты потолок и стены, а также единственной картиной — огромным полотном, висевшим над камином. Камин этот ни разу не зажигался — ошибка в строительных чертежах не дала возможности построить дымоход. На картине в стиле Гейнсборо было изображено аристократическое семейство — родители, две девочки-подростка и наследник. Все бледные и тонкогубые, как вурдалаки, они стояли на фоне пейзажа, отдаленно напоминавшего тосканский. Никто не знал, кто эти люди, но, похоже, Хэрри Толлис считал, что их присутствие придает солидности его собственному роду.
Стоя во главе стола, Эмилия рассаживала входящих. Леону указала место справа от себя. Полу Maршаллу — слева. По правую руку от Леона надлежало сесть Брайони, дальше — близнецам. Сесилия оказалась слева от Маршалла, потом — Робби, потом — Лола. Робби стоял за своим стулом, вцепившись в спинку, чтобы не покачнуться, и удивлялся, что никто не слышал громкого биения его сердца. Ему удалось уклониться от коктейля, но аппетита не было и у него. Он старался не смотреть на Сесилию и, когда все заняли свои места, с облегчением обнаружил, что оказался рядом с детьми.
По знаку матери Леон пробормотал короткую молитву, возблагодарив Бога за все, что Он послал им, — легкое поскрипывание стульев можно было счесть за ответное: «Аминь». Тишину, воцарившуюся, пока все усаживались и разворачивали салфетки, Джек Толлис легко разрядил бы, предложив какую-нибудь интересную тему для разговора, пока Бетти предлагала всем мясо. Теперь же вместо этого все наблюдали, как она обходит гостей, и прислушивались к тому, что, склонившись к каждому, она бормочет, скребя салатными ложкой и вилкой по серебряному блюду. На чем же еще они могли сосредоточить внимание? Эмилия Толлис никогда не слыла мастерицей застольной беседы и не придавала ей особого значения. Леон, безразличный к остальным, качался на стуле, изучая этикетку на бутылке. Сесилия была полностью поглощена событием, произошедшим десятью минутами раньше, и не могла в этот момент составить даже самой простой фразы. Робби считался своим человеком в доме, и ему по силам было бы затеять какой-нибудь разговор, но и он находился в смятении. Достаточно и того, что ему удавалось притворяться, будто он не замечал рядом обнаженной руки Сесилии, чье тепло ощущал, и враждебного взгляда Брайони, сидевшей наискосок от него. Что же касается детей, то, даже если бы им и пристало начинать разговор, они не могли бы этого сделать: Брайони думала только о том, чему оказалась свидетельницей, Лола ощущала подавленность после схватки с братьями и боролась с потоком противоречивых чувств, а близнецы полностью сосредоточились на своем тайном плане.
В конце концов более чем трехминутное гнетущее молчание нарушил Пол Маршалл. Откинувшись на спинку стула, он через голову Сесилии обратился к Робби:
— Так мы завтра играем в теннис?
Робби заметил двухдюймовую царапинку, спускавшуюся от уголка глаза Маршалла вдоль носа и усиливавшую впечатление, будто все черты его лица располагались где-то вверху, концентрируясь вокруг глаз. Какая-то малость мешала Маршаллу казаться жестоким красавцем. Еще чуть-чуть, и он был бы неотразим. Но этого «чуть-чуть» ему и не хватало, и в результате вид получался нелепым — чересчур массивный подбородок контрастировал с перегруженной чертами верхней частью лица. Из вежливости Робби решил ответить, хотя и удивился вопросу: было крайне невежливо со стороны Маршалла в начале застолья отвернуться от хозяйки и затеять отдельный разговор.
— Надеюсь, — сдержанно ответил он и, чтобы загладить неловкость Маршалла, спросил, обращаясь ко всем: — Кто-нибудь помнит, чтобы в Англии когда-нибудь стояла такая жара?
Постаравшись как можно дальше отклониться от излучаемого Сесилией тепла и не встретиться взглядом с Брайони, он невольно адресовал свой вопрос испуганному Пьеро, сидевшему слева по диагонали. Набрав полные легкие воздуха, мальчик стал лихорадочно, как на уроке истории (или географии? а может, биологии?), искать ответ.
Склонившись через Джексона, чтобы положить руку на плечо Пьеро, и не отводя глаз от Робби, Брайони громким шепотом сказала:
— Пожалуйста, оставьте его в покое. — И, уже обращаясь к мальчику, мягко добавила: — Ты не обязан отвечать.
Тут со своего конца стола подала голос Эмилия:
— Брайони, это было совершенно невинное замечание о погоде. Ты должна извиниться или немедленно отправишься к себе в комнату.
Каждый раз, когда миссис Толлис пыталась демонстрировать родительский авторитет в отсутствие мужа, дети считали необходимым сделать так, чтобы бесплодность ее усилий не стала очевидна всем. Брайони, которая не могла себе позволить оставить сестру беззащитной, низко опустила голову и сказала, обращаясь к скатерти:
— Простите. Я сожалею о своей несдержанности.
Накрытые крышками судки и выцветшие споудовские фарфоровые блюда передавались из рук в руки, и — таково было общее намерение или вежливое желание скрыть отсутствие аппетита — большинство присутствующих в конце концов наложили себе на тарелки и печеной картошки, и картофельного салата, и брюссельской капусты, и свеклы, и листьев латука под соусом.