Когда она разливала по стаканам сок, на столе лежали два учебника, семнадцать разноцветных карандашей, распечатки из Википедии, точилка и две резинки. Лежали вразброс, в художественном беспорядке, какой могут придавать столу только дети.
Теперь же все лежало на одном краю – бумаги стопкой, учебники сверху. Карандаши выложены рядком, четко выровненные незаточенными концами.
Кэтрин этого не делала. Однозначно.
То, что на столе вместо бардака теперь порядок, она заметила сразу, но не сразу разглядела, что на столешнице стало одним предметом больше. Что-то лежало посередине стола. Небольшой предмет – металлический, но не блестящий. Что это, черт возьми?
Она осторожно приблизилась. Это что… брошь? Рука безотчетно притронулась к груди, и только тут Уоррен вспомнила, что ничего из украшений сегодня не надевала. Так что брошка не могла свалиться с ее одежды.
И вообще, ее ли это вещь? Она пригляделась внимательней. Изделие было сантиметров пять в длину и два с половиной в ширину, матовая латунь. Хотя нет: смесь олова и свинца. Проработана волнообразными линиями в стиле ранней Тиффани или Либерти. Это особенно характерно для Арчибальда Нокса. Такую вещицу в магазине впору хватать с лету.
Но она ее не узнавала.
Это что, заготовленный впрок подарок Марка – припрятанный в ящик, но найденный девочками, которые им наигрались и кинули здесь? Ее украшениями озорницы баловались уже много раз и получали за это строгие предупреждения, а одна пара сережек после их игр так и вовсе исчезла безвозвратно.
Но сейчас, перед выходом Кэтрин в гостиную, на столе этой вещицы не было, а девочки сюда на кухню не заходили. И на столе тоже не прибирались.
Хозяйка подняла брошь: увесистая. И красивая, очень. Но ее не должно было быть здесь. А еще ее прохладная тяжесть в руке о чем-то напоминала. Об ощущениях вины и удовольствия, неразрывно связанных меж собой. О чаяниях и желаниях, что когда-то давно ощущались личностными, сокровенными. О более молодых годах.
– Надеюсь, тебе это нравится, – послышалось за спиной.
Кэтрин рывком обернулась. Никого.
Она медленно попятилась, попутно ощутив, что брошь все еще у нее в руке, и бросила ее на стол. Почти швырнула. Какая-то часть миссис Уоррен надеялась, что все это – некое наваждение. Греза. Но нет: воображаемые броши такого стука при падении не издают.
Между тем на кухне никого не было. Это же очевидно! Единственное место, откуда мог исходить звук, – это ДВД, который сейчас смотрели дети. Но там голоса были откровенно мультяшные, заполошно-визгливые. А этот голос совсем другой. Женский. Взрослый.
Розыгрыш кого-нибудь из знакомых?
Женщина вышла в прихожую и высунула голову наружу. Разумеется, никого.
Кэтрин, согнувшись над лестницей, посмотрела вверх и вниз, но не увидела ничего, кроме чистых, без пыли, половиц, белых стен, черно-белых фото и сдержанных тонов живописи.
Она повернула обратно к кухне, но решила, что таким образом точно выглядит глупейшим образом, и, трусцой взбежав наверх, проверила спальни и ванные, затем спустилась мимо кухни в гостиную, после чего сошла в нижнюю прихожую, которая тоже оказалась пуста.
Передняя дверь была закрыта. Уоррен остановилась рядом в облегчении – хотя в облегчении ли? Дом пуст. Кроме нее и девочек, здесь никого нет. Она же проверила!
Казалось бы, все хорошо. Но откуда ощущение, что это не так?
Хозяйка оглядела прихожую, обостренно сознавая, насколько ощущение того, что ты дома, исподволь связано с самим строением. Оно твое и принадлежит тебе. Безусловно, здесь прослеживается изначальная связь. Или, наоборот, не прослеживается. Может, это просто постройка, которую некий мертвец возвел из бесчувственных материалов, чтобы обошлось как можно дешевле. Может, этой постройке совершенно нет до тебя дела и существует она для того, чтобы давать приют другим, преходящим…
«Боже мой! – подумала Кэтрин. – Я что, рехнулась? Каким другим?» Не было здесь никаких других. Не было и нет. Она сама только что в этом убедилась.
Уоррен тяжело вздохнула. Внутренне собралась.
И в этот момент пронзительно завопили девочки.
Они сидели, прижавшись друг к дружке, на краю тахты в гостиной – с выпученными глазами, в полной тишине.
Завидев на пороге мать, Элла вскочила и кинулась к ней, чуть не сбив с ног. На экране шла безобидная сценка с ДВД, без звука.
– Что?.. – задыхающимся голосом выкликнула Кэтрин, сама не своя. – Что случилось?!
Девочка расплакалась, обхватив мать и прижимаясь ей лицом к животу.
– Элла, – как могла, утешала ее миссис Уоррен. – Успокойся. Что…
В эту секунду погас телевизор.
Экран померк. Было слышно, как нажали кнопку. Не на пульте – на самом телевизоре.
Иза неподвижно застыла на тахте, изрядно напуганная и вместе с тем с любопытством во взоре.
– Там тетенька, – сказала она.
– Что? – уставилась на нее Кэтрин.
Изабелла подняла руку и указала на пятачок возле телевизора. Там ничего не было.
– Иза, ты о чем?
– Там тетенька. Симпатичная.
– Иза, там никого нет. Перестань сочинять.
Девочка начала двигать рукой. Она возвела ее до той же высоты, медленно сместила влево, словно следуя за чем-то, меняющим положение возле телевизора на дальнем конце комнаты, возле камина.
У ее матери сзади похолодела шея.
– Иза… – прошептала она. – На что ты указываешь?
– Да перестань, – послышался голос. – Неужели ты меня совсем не замечаешь?
Это был голос, который Кэтрин слышала на кухне. Сейчас он звучал так, будто говорящая пыталась сохранять бодрость при не ахти каких шансах.
Хозяйка дома схватила пульт и нажала кнопку выключения громкости. Ничего не произошло.
– Это не телевизор, Кэти. Она указывает на меня. Как ты этого не видишь?
Элла завыла высоким испуганным голосом. Иза сидела все так же молча, вперясь в конец комнаты. Ее голова двигалась слева направо, словно за чем-то следя. Причем за чем-то крупным (голова девочки кренилась назад) и, вероятно, движущимся взад-вперед. Сама миссис Уоррен ничего не видела.
– Кэтрин, – повторил женский голос.
И тут… что-то действительно проглянуло. На дальнем конце гостиной, перед книжным стеллажом. Тень вроде той, что вроде как привиделась миссис Уоррен там, на кухне. Воздух в том месте как будто прозрачно колыхался.
Кэтрин сделала шаг назад, утягивая с собой Эллу.
– Иза, – позвала она, – иди сюда.
– Кто это, мама? – спросила та, не двигаясь. – Кто эта тетя?