– Все, о поездках забывай, вернемся – будешь пацанов нашей работе учить.
Циркач было возмутился, но Платов на такие темы долго говорить не любит:
– Это не обсуждаемо: все – значит, все.
Циркач бежит вслед за американцем, одна рука на автомате, не отпустит и не промахнется…
Литвинов так размешивает кофе ложечкой, что не замечает, как он выплескивается на полированный стол. Сергей Сергеевич смотрит при этом на Полковника с таким непониманием, с каким смотрит на учителя ребенок, впервые узнающий, что корень квадратный никакого отношения к дереву и траве не имеет.
– А зачем нам американец? – растерянно спрашивает Литвинов. – Зачем его взяли? На кой черт нам нужен этот янки?
Хороший вопрос. Сродни детскому: «А почему же тогда это корень?» Попробуй ответь.
– У вас скоро кофе не останется, Сергей Сергеевич, – говорит Полковник.
Тот никак не придет в себя:
– Что? Какого кофе?
– Черного.
Полковник показывает на чашку, и только тогда Литвинов понимает, о чем идет речь.
– Не смешно. Я действительно места себе не нахожу! Там, – показывает он пальцем наверх, – очень довольны, что Бабичева освободили, что он, может, уже через день будет в Москве.
– Наш пилот еще на чужой территории, – уточнил Полковник. – И говорить о его прилете сюда так уверенно нельзя. Да, мы делаем для этого все возможное…
– Молодцы. Но зачем взяли американца?
– Затем, что война, Сергей Сергеевич. А на войне обстоятельства часто складываются независимо от наших планов. Американец зашел в камеру, в гости к нашему Бабичеву, с коньяком, шоколадом, и невозможно было сразу определить, кто есть кто.
Нет, не пришел еще в себя куратор. Обычно спокойный, он чуть ли не на крик переходит:
– В камеру, с коньяком? В гости? Вы что такое говорите? Что в камере с Бабичевым мог делать американец? Вы можете ответить, как это все стало возможным?
Полковник понимает, что сейчас лучше помолчать, отхлебнуть чай, макнуть в мед сушку и представить прервать паузу самому Литвинову – чтоб он опять не зацепился ни за какое слово.
Сергей Сергеевич успокаивается, пьет кофе, закуривает сигарету. Он понимает, что наговорил кучу глупостей.
– Простите. Шарики за ролики заходить начали. Надо же теперь все начальству объяснять и предлагать ваши варианты. Что вы собираетесь делать с американцем?
Вообще-то, надо бы опять помолчать, не по адресу вопрос, но он сегодня центральный.
– За ответом я как раз к вам и пришел. Это дело политиков.
Литвинов мелко закивал:
– Хотите, значит, чтоб я взял на себя ответственность… Нет, правильно, конечно, вопрос очень сложный, и решать его нашим бойцам… У них там и так своих проблем хватает, я понимаю. Однако это, как вы понимаете, и не в моей компетенции, будем наверху немедленно решать. Одно скажу точно: тащить его в Москву нельзя.
Полковник едва подавил в себе огромное желание улыбнуться:
– О какой Москве сейчас речь, Сергей Сергеевич! Вернуть отряд будет очень сложно. Кан погиб, информации с базы Чандлера я тоже больше не имею, как последний вариант, возлагаю надежду на операцию «Заслон», но они могут обеспечить только коридор для прохода группы Пятого. Товарищи там хоть и идейные, но не профессионалы…
– Подожди, какой «Заслон»?! – Литвинов даже привстал со стула. – Мы же, кажется, уже говорили об этом. Никаких совместных операций с вьетнамцами, ни-ка-ких! Даже речи об этом быть не может! Вы что! Мы и так… А это – слишком уж…
Полковник сказал упрямо:
– Пятому трудно будет пройти на север. Ему надо помочь.
– Ты тактик, Полковник, ты отличный тактик, но никак не стратег. Ты рассуждаешь как военный, а надо ведь шире смотреть. Для нас отношения с Америкой в стратегическом плане важнее, чем с Вьетнамом. Даже сейчас.
Полковник, судя по всему, ждал этих слов. И улыбнулся про себя:
– Правильно, я вояка. Для меня война там, где есть враг и есть союзник. А еще есть задача, которую надо решить, и люди, которых надо спасти. Для политиков-стратегов это, конечно, мелочь. Они решат это в два счета. Ну что ж, я не буду лезть в чужую епархию: пусть решают. У меня других задач полно, и вы это, Сергей Сергеевич, знаете.
Литвинов встал из-за стола, стал прохаживаться по кабинету. Остановился у стены, занавешенной картой мира. Посмотрел туда, где Вьетнам.
– Так вы говорите, они не берущиеся?
– Говорю. Но во всем остальном – обычные смертные.
– И этот ваш… простите, наш Пятый?
– И наш Пятый.
Прошлое лето, московская жара. И в самое пекло – занятия по физподготовке. Ухайдакались даже профессионалы.
Платов, Полковник и Хук в спортивных костюмах едут домой на армейском «газике». По пути решают заскочить на речку, остановиться чуть дальше пляжа. А пляж – вот он как раз.
Полковник смотрит в окно, а там – красивые женщины в купальниках.
– Ах, какая пошла! – Он поворачивается к Платову: – Слушай, а ведь тебе уже сорок скоро, а?
– Ну, не так чтобы скоро…
– Все равно много. А ты на таких красоток даже не смотришь. Это, я тебе скажу, противоестественно. У тебя уже подчиненные женятся, хотя бы Циркача возьми, а он тебе в сыны годится.
– Наш командир, товарищ полковник, – подает голос Хук, сидящий за рулем, – ничего на свете не боится, кроме женщин.
– Это не дело. А если ситуация возникнет… Платов, ты же боевой офицер! Всякое, конечно, бывает, я даже знал одного майора, три ордена на груди, на танки с гранатой ходил, а от мышей как девочка убегал, на стол залезал. Но мыши – ладно, а тут же – женщина, самое чудесное, что создала природа…
Хук опять хихикнул:
– На женщин с цветами сложнее, чем на танк с гранатой.
Полковник согласился:
– Выходит, так. Но как раз из-за этого нас солдафонами зовут. И возвращаюсь к проблемам службы. Это что же, если тебе, Платов, по ситуации надо будет войти в контакт с женским полом, ты задачу эту провалишь?
Платов на все эти подколы реагировал лишь слабой улыбкой, но теперь не выдерживает. Просит притормозить у цветочного киоска, покупает розу на длинной ножке, говорит Полковнику:
– Показывайте объект.
Тот осуждающе качает головой:
– Прекрасный пол для тебя уже объект! Дожили! Но в принципе… Правда, у меня вкусы уже старческие, пусть молодой выбирает, – и кивнул на Хука.
Хук вытащил бинокль, стал осматривать пляж. Платов его поторопил: