Избегая прямого взгляда, он смотрел на стремительные копыта жеребца. Потом медленно протянул руку. Конь фыркнул, но не дернулся вверх. Потом еще раз фыркнул, напрягая мышцы своей длинной шеи, выгибая ее, и повернул морду к протянутой руке Сильваши.

Янош похлопал его по шее.

Жеребец постепенно расслабил вздувшиеся мышцы и опустил голову, его ноздри раздулись, втягивая запах человека. Он снова фыркнул и топнул передней ногой, еще не вполне уверенный, что этому человеку можно доверять.

– Как долго на этом коне ездят верхом? – спросил Янош.

Мальчики переглянулись и опустили головы.

– На нем никто не ездит, господин, – сказал старший. – С ним не справиться. Из него хотели сделать скакуна для графа Надашди, но благородный господин умер, когда матка еще не ожеребилась.

Янош медленно погладил коня по шее. Жеребец приподнял голову, его кожа судорожно вздрагивала, словно стряхивая мух. Ноздри животного раздулись и покраснели, а глаза по-прежнему оставались навыкате.

Но конь все же позволил Сильваши погладить широкую грудь.

Янош повернулся к стражнику.

– Пожалуйста, скажите графине, что в хлысте нет необходимости. – Он сдвинул руку в направлении холки коня.

Опасливо поглядывая на жеребца, стражник приблизился к Яношу и шепнул ему на ухо:

– Вообще-то, хлыст не для лошадей. Он для мальчишек-конюхов.

Янош оторвал руку от лошадиной холки, и жеребец отпрянул назад, увлекая за собой мальчиков.

Посмотрев стражнику в глаза, конюший повернулся к окну, где несколько минут назад заметил какое-то движение, и, приподняв подбородок, взглянул на замок.

– Отнесите хлыст обратно графине, – твердо и спокойно проговорил Янош. – Скажите, что он мне не нужен. Ни для животных, ни для людей.

Глава 5

Карбондейл, штат Колорадо

28 ноября 2010 года

Бетси вспоминала вчерашний день.

– А вы могли бы как-то попрофессиональнее обустроить свой кабинет, – снова сказала Джейн, забирая Дейзи после сеанса. – Возьмите хорошую горничную. Может быть, выбрать одну из мексиканок по соседству? Наведите порядок. Когда здесь последний раз вытирали пыль?

Бетси вздохнула.

Джейн была права, домохозяйка я никудышная.

Подбоченясь, она окинула взглядом маленький викторианский особняк. Одна лишь мысль об уборке вызывала у нее боль в пояснице. По всем горизонтальным поверхностям была разбросана периодика – «Квадрант», «Юнг джорнэл», «Журнал аналитической психологии». Кипы пособий по юнговской психологии качались в сомнительном равновесии, грозя обрушиться, особенно когда вездесущий Ринго вилял хвостом.

Бетси потратила день на наведение порядка, то и дело поглядывая на жирные снежинки, которые порхали за окном, заслоняя гору Сорпис. «Отличный снегопад, – думалось ей. – Хороший мокрый снег – прекрасная ранняя подложка для будущего катания на горных лыжах».

Книжные полки были уже плотно набиты. Теперь можно по крайней мере разобрать кипы книг и половину запрятать за кушетку, с глаз долой. Бетси вытерла пыль с корешков кожаных переплетов на полках, не решившись вытаскивать книги. Потом их, наверное, не удастся засунуть обратно.

Бетси убралась в старом баре из красного дерева, одном из любимых приобретений отца, протерла бутылки сливовицы, которой отец всегда угощал гостей.

Ей вспомнилось первое Рождество после его смерти. Тот кошмарный праздник они с матерью провели вместе, изрядно набравшись словацкой сливовицы.

Тогда в канун Рождества случился сильный снегопад. Снежная крупа стучала в окно, предвещая бурю – мечту школьников, так как в бурю занятия отменяются.

Грейс приехала днем раньше. Ее лицо осунулось, от горя на нем выступили все кости. Когда они с матерью обнялись, Бетси ощутила ее торчащие ребра.

– Возьми отпуск на один семестр, мама, – посоветовала она. – Вернись домой и займись собой. И дай мне позаботиться о тебе…

Грейс сурово отстранилась, подняв подбородок.

– Я совершенно здорова, Бетси. Работа для меня – лучшее лечение.

Она налила себе сливовицы и с рюмкой в руке уставилась на мигающие огоньки рождественской елки.

– Твой отец всегда любил Рождество, – сказала мать.

– Сядь, мама. Давай поговорим.

– Не хочу, – проворчала Грейс. Она опрокинула рюмку и сморщилась, когда алкоголь обжег горло.

«Черт возьми! – подумала Бетси. – Начинается».

Она знала это выражение на лице матери, предвещающее бурю. Глаза Грейс воинственно прищурились за очками, рассматривая Бетси, будто любопытный артефакт в музее.

– Ты слишком похожа на своего отца, – наконец произнесла мать, невнятно выговаривая слова, и плюхнулась в кресло.

Грейс никогда не любила сливовицу. Но все-таки сделала еще глоток.

– Что ты хочешь этим сказать – «слишком похожа на отца»?

– Почему ты занялась психотерапией? Такая сомнительная область. Никаких четких границ, и, в общем-то, не наука. И зачем развелась с тем прекрасным парнем?

– Мама! Да ведь ты посинела от ярости, когда узнала, что мы поженились. Разве не помнишь?

Возможно, мать была права, но Бетси не хотелось сейчас это признавать.

– Джон Стоунворк наверняка вылепил бы из тебя что-то, взял бы в рамки и на чем-нибудь сосредоточил. И ты не жила бы в этом застойном городишке…

– Но я люблю Карбондейл, мама. Я здесь выросла!

– Несмотря на мои возражения. Я бы увезла тебя в Чикаго. Придала бы больше блеска, больше амбиций. А все твой отец – это он держал тебя здесь.

– Знаешь, как-то не похоже, что ты очень желала заниматься мною, когда я окончила промежуточную школу [11] .

– Я говорила Чеславу, что вернусь преподавать в университет, когда ты достаточно вырастешь. Он заверял меня, что сделает то же самое.

– Было бы неплохо, если б ты была рядом со мной не только по выходным и летом.

Зачем она это делала? Зачем было сейчас ссориться? Матери была нужна помощь. Но Бетси не могла остановиться.

– Ты могла бы быть рядом, чтобы отвечать на некоторые вопросы, помочь мне в…

– Зачем? Юность – нелепый период в жизни человека. Мы бы только и делали, что ссорились. Вот что делают матери и дочери в этом возрасте.

– Тебя не было здесь, чтобы…

– Твой отец баловал тебя. Он затоптал в тебе огонь.

Бетси с трудом глотнула.

– Что? Как это «затоптал огонь»?