– Тихо! – успокаивал их кучер. Медные фонари с обеих сторон повозки неистово раскачивались, стуча по дереву.
– Седок Сильваши, выходите! – крикнул кучер.
Со стен замка сорвалась целая стая воронов. На их крики пронзительным ржанием откликнулись лошади, одновременно привстав на дыбы и острыми копытами рассекая воздух.
– Выходите же! – снова крикнул кучер, натягивая вожжи.
Янош Сильваши выскочил из кареты и бросил свой мешок на снег.
– Дай мне успокоить их, – крикнул он кучеру, подходя к лошадям.
– Прочь! – сказал тот. – Они тебя зашибут! Держись подальше от кобылы…
Встав справа от бьющих копытами лошадей, Янош издал тихий свист. Теперь кобыла не могла видеть воронов и, беспокойно раздув ноздри, смотрела на приближающегося человека.
– Тихо, тихо… – убаюкивал ее Янош, словно беседовал с ребенком. И снова тихо посвистал.
Кобыла опять встала на дыбы и огласила долину громким ржанием.
– Не подходи! – крикнул кучер.
Но Янош не слушал. Он подходил все ближе и ближе к лошади, потом медленно положил руку ей на шею, что-то тихо приговаривая и искоса поглядывая.
Шкура на шее лошади дрожала под его рукой, как поверхность озера, потревоженная брошенными с берега камнями. Кобыла успокоилась, и сбруя не стала так звенеть. А Янош продолжал говорить с нею, и его дыхание взлетало маленькими клубами тумана в холодном воздухе.
Кобыла расслабила напряженную шею и медленно опустила ухо ближе ко рту человека.
– Что ты там говоришь моим лошадям? – с подозрением в голосе спросил кучер. – Видно, творишь заклинания, накладываешь на них чары? Отойди от коней.
– Отстань от него, дурень! – крикнул тощий седок, вытянув шею из окна. – Эти лошади перевернут повозку и всех нас угробят!
Янош не отрывал взгляда от кобылы. Он встал перед ней, рискуя получить удар ее мощной передней ногой – такой удар мог запросто сломать его собственную ногу. Янош ощущал теплое дыхание второй лошади, гнедого мерина, и попытался дотянуться рукой до его морды. Он погладил его по груди, а потом переместился вправо от повозки и повернулся лицом к крутому подъему.
– Заклинатель лошадей, – проговорила женщина в платке, выглядывая из окна. Она отпихнула мужа, чтобы лучше видеть.
– Спасибо, господин хороший, – сказал кучер и шумно выдохнул, ощутив, как ослабли вожжи. – Ловко вы управляетесь с лошадьми. – Он вытер нос ободранным рукавом. – Графиня будет рада вам.
– Надеюсь, – ответил Янош и кивнул в сторону лошадей. – Это что же, вороны, что ли, так их напугали?
Кучер покачал головой и поманил его к себе.
– Когда мы проезжаем мимо Чахтицкого замка, они всегда потеют и встают на дыбы, будь то ночью или днем, – прошептал он.
Янош заметил, что рука кучера в перчатке без пальцев дрожит, и ощутил запах сливовицы. Кучер достал из кармана серебряную фляжку и предложил ему глотнуть.
– Успокоит нервы перед знакомством с Чахтицким замком.
Но Янош покачал головой.
Кучер пожал плечами и приложился сам; его тело размякло, когда жгучий напиток начал согревать горло.
– До наступления ночи мы должны добраться до Бецкова. Всего доброго, седок Сильваши!
Янош отвернулся.
– Но-о! – крикнул кучер, слегка стегнув коней вожжами. Колеса подняли замерзшую грязь, и Янош остался на обочине один.
Оставшиеся в повозке седоки в ужасе провожали глазами человека, с которым проехали через венгерские равнины до этого удаленного укрепления на отрогах Малых Карпат.
Женщина в платке перекрестилась и произнесла беззвучную молитву, потом поцеловала пальцы и вытянула их в морозном воздухе в сторону молодого господина Сильваши.
Проводив взглядом исчезающую вдали повозку, Янош взял свой мешок и посмотрел на укрепленный замок на скале, возвышающийся над горными вершинами. Вороны все еще каркали, кружа в вышине над крепостью.
– Не дай ей перехватить твой взгляд, заклинатель лошадей, – предупредил какой-то старик, появившийся на дороге со стороны темного соснового бора. На своей костлявой спине он нес вязанку хвороста. Незнакомец говорил на ломаном немецком.
– Простите?
– Злая ведьма наложит на тебя чары, – сказал дровосек и плюнул. – Эта венгерская колдунья – воплощение дьявола.
Янош положил руку в шерстяной рукавице старику на плечо.
– Прошу, скажи мне, господин, что ты знаешь о графине?
Старик хмыкнул и встряхнул свою ношу на спине.
– Откуда мне знать, что ты не венгерский шпион, подосланный этими Батори?
– Ты прав, я венгр. Видно, меня выдает мой немецкий?
Старый словак рассмеялся.
Янош скинул с плеча мешок и достал флягу вина.
– Выпей, дедушка. Это последнее, что у меня есть, но я поделюсь с тобой. Ты ведь расскажешь мне о графине? Клянусь честью моей семьи, я никому не скажу.
Старик снова встряхнул свою вязанку. Несмотря на холод, по его грязному лицу стекали струйки пота.
– Моим костям не помешал бы отдых. Так и быть, отведаю твоего вина…
Янош отчетливо почувствовал запах стариковского тела, когда тот поднял и опрокинул флягу, чтобы выпить. Оторвав горлышко от губ, дровосек рыгнул и улыбнулся, на глазах его выступили слезы.
Янош еще не встречал словака, который посмел бы заговорить о графине. Он пытался добыть сведения от своих попутчиков, но те только выпячивали на него глаза и молчали. При одном упоминании о Батори дородная матрона скрещивала пальцы, чтобы оберечься от дурного глаза, и не давала мужу вымолвить и слова о таинственной женщине.
А этот старик был готов рассказать.
– Некоторые женщины – молодые девушки, – которые пошли служить ей, так и не вернулись, – прошептал он и провел языком по губам в поисках остатков вина, потом вытер губы рукавом. – Хорошие были девушки. Когда они были маленькие, я щипал их за щечки и смотрел, как они играют на деревенской площади. А теперь их нет, – вздохнул старик, – и я не попляшу у них на свадьбе.
– Что ты имеешь в виду, говоря «их нет»?
– Нет – оно и значит, что нет. Исчезли. Но никто и пикнуть не смеет – разве что деревенский проповедник, добрый лютеранин, с божьим чистым гневом в душе. Все сельчане боятся говорить, даже отчаявшиеся матери, которые не могут заснуть без плача. А графиня сочиняет сказки о том, что девушки якобы отправились служить в другие ее замки или в ее дом в Вене.
– Откуда ты знаешь, что это не так?
– Никто никогда больше о них не слышал.
* * *
Стражники заметили Яноша задолго до того, как он подошел к стенам замка.