Служанки вздрагивали от этих слов, опасаясь прежде всего за свои жизни. Ведь если госпоже станет холодно или она не досчитается какого-нибудь наряда, им не сдобровать…
– Кого же из нас она возьмет с собой? – шептались они. – И почему она уезжает в такой дикий край?
– Загрузите экипажи и подготовьте всех к отъезду!
– Когда мы отправляемся, графиня? – спросила Гедвика, убирая с лица непослушную прядь волос.
– Когда услышите кошачьи крики, – ответила графиня. – Скоро. Но сначала я должна принять ванну – и получить удовольствие.
Она подошла к зеркалу и потрогала лицо.
– Я не могу позволить, чтобы он увидел меня такой старой и усталой.
Конюшни Чахтицкого замка
28 декабря 1610 года
Конюхи отбросили с черной кареты темные покрывала. На лакированном дереве и гербе Батори на двери – красных волчьих зубах – блестела изморозь.
Эрно Ковач велел Алойзу и конюхам вынести сундуки графини из замка. Стражники настороженно наблюдали за их работой, следя, чтобы кто-нибудь не запустил свои ловкие пальцы в сокровища госпожи.
– Ну, что, пора запрягать? – спросил Алойз.
– Нет еще. Держи лошадей наготове, – сказал Ковач.
– Как жаль, что графиня встретит Новый год в дороге, – посетовал Алойз. – Я слышал, это дурная примета.
Ковач тут же отвесил ему затрещину.
– Заткни свою невежественную пасть, – сказал он и отвернулся, а Алойз посмотрел на напряженные лица других стражников.
Самый юный из мальчишек-конюхов, Халек, принес, прижимая к груди, берестяной ларец и посмотрел на шишковатые глаза на белой коре. Они уставились на него, не мигая.
Нога мальчика скользнула по инею на каменном полу.
– Нет! – закричал мальчик, выронив свой груз.
Из ларца высыпалось содержимое, и по камням зазвенел металл.
Белый жеребец встал на дыбы в своем стойле, рассекая воздух передними копытами.
Алойз с ужасом уставился на рассыпавшиеся по полу предметы.
В свете факелов сверкнули клинки острых ножей. По каменным плитам рассыпались иглы толщиной с мизинец. Ножницы с засохшей на лезвиях кровью. Почерневшие от углей щипцы разинули свою пасть.
– Что все это значит?! – послышался чей-то голос.
Алойз узнал повара из барака, который, как и конюхи, в ужасе выпучил глаза.
– Значит, она берет в дорогу эти инструменты? Что за страшные дела она творит!
– Молчать! – обернувшись, оборвал его Ковач. – Если вам дорога жизнь, забудьте, что видели! Все вы!
– Безумно требовать от нас такое! – сказал повар, плюнув на холодные грязные камни. – До сих пор я был глух ко всяким слухам, но теперь воочию увидел само зло, рассыпанное у моих ног!
Высокие Татры
Словакия
28 декабря 2010 года
Ночь поглотила последний розоватый отблеск над горизонтом. В ярком свете автомобильных фар снежная завеса сильно затрудняла обзор водителю.
– У вас друзья или родные в Татрах? – спросил поляк. До этого с момента пересечения словацкой границы он не разговаривал со странной пассажиркой.
Помедлив, Морган ответила:
– Да.
Он думал, что она скажет что-то еще, но так и не дождался.
Водитель пожал плечами, отбросив дальнейшие попытки наладить контакт. Он уже пожалел, что взял деньги за проезд.
Его мысли обратились к семье и теплому грогу, копченой kielbasa [92] , и на лице его заиграла улыбка.
Потом поляк ощутил взгляд зеленых глаз из темноты заднего сиденья, и улыбка его погасла, а руки крепче сжали руль.
* * *
Они долго ехали сквозь метель. И вдруг после, казалось бы, бесконечного молчания Морган выдала целый шквал указаний:
– Сверните налево и езжайте три километра вверх по холму. Потом сверните направо у церкви с двумя шпилями… Отыщите частный въезд, там должны быть ворота. Возможно, помещение для охраны.
Водитель выполнил все, как было сказано, щурясь от снежных вихрей на узкой дороге.
– Здесь, что ли? – наконец спросил он, кивая на черные кованые ворота и домик охраны.
Из темноты вышел охранник с фонарем в руке. Таксист даже издали заметил у него на боку черную кобуру.
– Высадите меня здесь, – сказала Морган. – Дальше ехать не надо.
– Но как же, слечна, – запротестовал он. – Давайте я подвезу к двери. Метель…
– Высадите здесь! Стоп!
Водитель нажал на тормоза, машина пошла юзом и остановилась. Морган порылась в кошельке и сунула ему в руку пачку евро.
Водитель включил свет в кабине и пересчитал.
– На этом все, – пробормотала девушка. – Да, еще: для вашего же блага, забудьте, что видели меня.
Хлопнув дверью машины, она взвалила на плечи рюкзак и направилась к замку.
Она шагала к домику охраны, и водитель смотрел, как ее рыжие волосы покрываются липким снегом.
Чахтицкий замок
28 декабря 1610 года
В кухне царила суматоха. От горящего очага лицо Броны покрылось бусинками пота. Она со своими кухарками готовила кексы на сливовом вине, жареных цыплят, фаршированного гуся и утыканную гвоздикой ветчину, чтобы с избытком хватило на долгое путешествие в Трансильванию.
– Что за дела? Зачем выезжать посреди ночи? – ворчала повариха на Гедвику. – Как я могу в такой спешке пожарить птицу и не сжечь? Только распалила огонь. От сильного пламени обугливается кожа.
– Таково желание графини – ехать немедленно, – сказала Гедвика. – Не тебе, кухарке, обсуждать ее решения. Лучше поторапливайся!
Брона что-то пробормотала, бросив на служанку злобный взгляд.
– Не забудь уложить сыры и масло, – добавила Гедвика, отворачиваясь от поварихи. – И горшки с гусиным жиром. Мы будем подогревать его на дорожной жаровне.
Пока Брона препиралась с Гедвикой, Янош и Вида пробрались по коридору в спальню графини.
В помещении царил беспорядок, от спешных сборов задрались покрывала, тяжелые сундуки стояли распахнутыми.
– Вон ее несессер, – прошептала Вида. – Скорее!
– Постой у двери, – велел Янош.
Он обыскал выдвижные ящики: промокательная бумага, очиненные перья, перочинные ножики. Потом отодвинул палочки красного воска для печатей и бронзовые штампы с волчьими зубами Батори, окруженными драконом, пожирающим собственный хвост.