Леонов жалостливо сощурился. Нет, эта несчастная определенно следствию не помощница. Даже если она разглядела убийцу и смогла бы описать, каков он из себя, где у него там родинки или шрамы и из какой ноздри торчит длинный седой волос, то никто этого не узнает. Потому что она без сознания и вряд ли в него придет. Миша развернулся и шагнул к двери. Что-то (он не знал, что именно) привлекло его внимание, он остановился и обернулся. Все было так же – глаза, смотрящие в никуда, сопящие, пищащие и клокочущие приборы. Но окровавленное тело, скованное сетью трубок и проводов, показалось ему вдруг ожившим. Будто неизлечимо больной неожиданно пошел на поправку.
Михаил вернулся к кровати и тогда уловил движение глаз, будто девушка следила за ним украдкой, а он застукал ее. Но почему-то неловко от этого стало ему, как будто его застали за подглядыванием в женской бане. Он заметил, как пальцы левой руки девушки дрогнули и сжали простыню. Голова повернулась к Мише. Писк оборудования стал невыносимым.
Михаилу захотелось убежать из палаты, закрыв уши, но он подумал, что девушка хочет что-то сказать ему. Она замотала головой, будто пытаясь сбросить маску. Леонов очень надеялся, что кто-нибудь войдет и остановит это. Пусть он, возможно, никогда не узнает полезной для следствия информации, но зато он сможет, наконец, выйти из оцепенения и убежать отсюда.
Однако девушка сама вывела его из оцепенения. Кровавая клешня, бывшая когда-то рукой, схватила его за рукав, оставив на ткани бурые пятна. Миша отшатнулся рефлекторно, как от ластящегося лишайного кота. Глазные яблоки умирающей бешено завращались, грозя вывалиться и скатиться на подушку. Вторая рука дернулась и потянулась к маске. Ее оплетали нити проводов и трубок, отчего она походила на марионетку, управляемую кукловодом. Только нити натянулись теперь так, что казалось – она не поддается управлению. Кукла обрела жизнь. Нити рвались, наполняя палату отвратительными звуками. Писк приборов сделался надрывным и протяжным, но Мишу беспокоило другое. Девушка рывком, из последних сил, сорвала с себя маску и прохрипела:
– Вои, вои!
Миша отшатнулся назад. Обессиленная рука девушки отцепилась от его рукава и упала на кровать, потянув за собой кровавые нити.
– Вои!
Это слово могло значить что угодно. Воры? Вой? Вдруг он понял, что вот он – его единственный шанс узнать о ее убийце хоть что-нибудь.
– Как вас зовут?
– Тамаа… Тамаа Влаими…
Она как-то странно втянула воздух, будто подбирала слюни.
– Вы видели того, кто на вас напал?
Лучше б ему этого не спрашивать. Тело задергалось, глаза закатились, безгубый рот открылся, и оттуда вылетело:
– Вои!
Миша пытался понять ее. Но тут вбежали люди в голубых одеждах и отстранили его к двери, оттеснив от пациентки.
– Тамаа, влаими, вои, – повторил Миша уже в коридоре.
Что означает этот бессмысленный набор звуков? Как ни странно, но он тут же нашел правильный ответ. Будто освободившись от чар, начал рассуждать здраво. Он задал ей простой вопрос: как вас зовут? Она ответила: Тамаа Влаими. Тама? С протяжным «а»? Тама-а. Нет. Она произнесла последнюю «а» отдельно от слова «Тама». Она просто «проглотила» одну букву. Тамара! Примите мои поздравления, Ватсон. Вы на верном пути. Что такое Влаими? Что она хотела сказать: отчество или фамилию? Что-то от слова «Владимир». – Но что такое «вои»?
Вопрос прозвучал в пустом коридоре, и ответить капитану Леонову было некому.
5
Михаил достал мобильник и набрал номер Ильина.
– Ничего, – сухо сказал он, когда на его вызов ответили. – Ничего, кроме имени. Зовут Тамара. Еще она произнесла «Владимир». Может, отчество, может, фамилия. – И тут его осенило. – А может, имя убийцы?
Ильин оборвал его рассуждения, сказав, что нет – фамилия. Владимирская. И отключился.
Леонов сел в машину и достал блокнот. Написал «Тамара-Владимир», именно через дефис. Грифель зашуршал, и на бумаге проступили черты женского тела, лежащего на полу. Закончив рисунок, Миша удовлетворенно кивнул. Девушка на полу подвала была обнажена, у ее головы сидела жирная крыса и смотрела на «зрителя». Михаил закрыл блокнот, положил на пассажирское сиденье и завел машину. Нужно показаться в отделе, получить новые ЦУ.
В последнее время Миша много думал о жестокости. Жестокость, продиктованная условиями войны, ему отчасти понятна. Только отчасти. Враг почти всегда ненавидит врага. Но это на войне! Что происходит с людьми здесь, в мирное время? Почему один человек ненавидит другого без видимых на то причин? Или видимых, но только ему одному. Если мужчина в лесу у Мамонова и мог вызвать ненависть как представитель сексуальных меньшинств, то как может вызвать ненависть старушка – божий одуванчик? Этого Миша не понимал. Он многого не понимал, да это от него и не требовалось. Он потому и ловил этих зверей, чтоб они никогда и нигде не смогли снискать понимания. Пусть с ними специалисты разбираются.
В отделе никого не оказалось. Миша подошел к магнитной доске, посмотрел на снимки жертв, на рисунок отрезанной руки, прикрепленный поверх фотографии с практически таким же содержанием. Достал блокнот, вырвал страницу с обнаженной девушкой и крысой и прикрепил рядом с фотографией подростка.
Он посмотрел на лица еще живых жертв. Георгий Савушкин, Болюта и Верзилов. Фото Тамары «Владимир» пока не было. Только рисунок. Леонов поймал себя на мысли, что пытается обнаружить в погибших людях что-то, что могло бы объяснить их убийства.
Он ведь тоже человек, и ему свойственна злость. Его злит один из соседей, начинающий сверлить стены каждые выходные в девять утра. Смог бы Миша его убить? Иногда он подумывал об этом. Вспышка ярости может ослепить на миг – тот миг, в который и происходит убийство.
Но из того, что Мише было знакомо, ярость просто не могла быть настолько ослепительной. Нельзя убивать людей за то, что у вас с ними разные мнения после выпитого, или за то, что старуха не показала тебе дорогу, или за то, что пацан нагрубил, или… Вообще убивать нельзя! Но, даже если вспышка затмила тебе разум и случилось непоправимое, ярость не может продолжать руководить человеком. Это уже не вспышка. Это длительное затмение, во время которого и отрезают руки и члены, сдирают кожу и поджигают. Миша очень надеялся, что это дело рук одного существа. Этого убийцу он не мог назвать человеком. Если же все это – дело рук не одного, а разных… То человечество больно. И его уже не вылечить.
6
Аня припарковалась у высотки, за округлость и вытянутость прозванной в народе «кукурузой». На первом этаже располагался магазин «Смешные цены». Ане было не до смеха, но она все равно улыбнулась. Заезженный рекламный ход. Цены там, конечно, обычные, средние. Но на ценниках вдвое завышенная цифра демонстративно перечеркнута. Аня давно перестала верить в подобные трюки. Да и в любом случае, рядом со «Смешными ценами» она остановилась не просто так, а по делу. Тамара Владимирская проживала в этом доме по Самаркандскому бульвару. Подъезд в доме был один. Аня направилась к нему, радуясь своему везению: на скамейке у подъезда сидели две пожилые женщины. Они о чем-то беседовали, причем обе говорили одновременно. Только подойдя ближе, Рыжова поняла, что рассказывает все-таки одна, вторая просто уточняет, вставляет словцо для полноты картины. Вот кто в курсе всего. Аня подошла и вежливо откашлялась.