Даксо приподнимает брови, показывая, что слегка обижен, а Кавакс глухо рычит, совсем как его погибший сын Пакс.
– Прошу прощения, это, наверное, был гризли? – не унимается Фичнер. – Да ладно, шучу, шучу! Все мы кому-то служим, правда ведь? Мы все – чертовы рабы того, у кого в руках скипетр!
– В таком случае полагаю, что твоя преданность Марсу канула в Лету и вернуть ее… не представляется возможным? – осведомляется Августус. – Раз ты теперь слуга.
– Марс? Марс? – повторяет Фичнер, хлопая в ладоши. Его руки плотно обтянуты перчатками. – Марс – чертово нагромождение скал! Какой мне прок от него?
– Марс – наш дом, Фичнер, – делая широкий жест, произносит Августус. – Верховная правительница приказала тебе найти нас. Что ж, вот мы стоим перед тобой – дети твоей родной планеты. Сохранишь ли верность нам? Или же предашь?
– Августус, какой же вы все-таки шутник! Первосортный шутник! Я храню верность основам Сообщества и себе самому, как и вы, монсеньор, преданы лишь себе! Себе, а не груде камней или какой-то там мифической родне! А мне выгодно служить верховной правительнице. Итак, она приказала поместить вас со всей свитой под домашний арест. Как вы помните, для вашей услады предназначена чудесная вилла, поэтому будет просто замечательно, если вы сейчас быстренько потащите туда свои задницы. А мы уж примем вас по высшему разряду, по рукам, ребятки?
– Не забывайся, Фичнер! – шипит Августус.
– Ой, да я вообще такой забывчивый! Не помню порой, где штаны оставил, с кем целовался, кого убил, – смеется Фичнер, ощупывая собственные плечи, живот и лицо. – Но забыть себя? Никогда! – провозглашает он и показывает на стоящих у него за спиной черных. – И уже тем более я никогда не забываю прихватить с собой моих верных псов!
– А где мои псы? Где Альфрун?
– Убил я твоих меченых шавок, Августус. Обоих. Слишком громко лаяли, – отвечает Фичнер, и Августус багровеет от гнева. – Надеюсь, они не очень дорого обошлись тебе, – с улыбкой добавляет он.
– Ты говоришь со мной так, будто у нас с тобой есть что-то общее, бронзовый! Не забывайся!
– У нас много общего.
– Даже не пытайся говорить со мной на равных! Я – потомок завоевателей, потомок железных золотых! Я лорд планеты! А ты кто такой? Ты лишь…
– А у меня есть импульсная перчатка! – резко перебивает его Фичнер и выпускает разряд Августусу прямо в грудь, тот, шатаясь, пятится назад, поближе к своим преторам. – Будешь знать, каково это – являться без брони на торжественные церемонии! Итак, – улыбается Фичнер, – с кем тут можно потолковать по-человечески?
– Со мной, – делает шаг вперед Шакал, – я наследник этого дома.
– Нет уж, уволь, жуткая ты тварь! – восклицает Фичнер и награждает Шакала разрядом в грудь.
– Довольно глупостей! – выходит вперед Кавакс, отталкивая своего сына. – Говори со мной или с Дэрроу. Твои намерения нам ясны, дальше что?
– Твоя правда. Дэрроу, ты пойдешь со мной!
– Черта с два! – криво усмехается Виктра, заслоняя меня собой.
– Господи! – закатывает глаза Фичнер. – Телеманус, вы с сыном отведете лорда-губернатора на его виллу, а потом вернетесь к себе. Будем разбираться с делами постепенно, – чеканит он и некоторое время молча смотрит на лысого золотого. – Это не просьба.
– Мой сын доверял ему, – кивает на меня Телеманус. – Доверюсь и я.
Я поворачиваюсь к Фичнеру:
– Мне нужны гарантии, что моим друзьям не причинят вреда.
– Никто их не тронет, – отвечает тот, взглянув на Виктру.
– Докажи.
– Эх, Дэрроу, Дэрроу, – утомленно вздыхает он. – Ну не может же верховная правительница казнить целый дом без суда и следствия, пока факт государственной измены не установлен. Это нарушает закон Сообщества. Ну и ты понимаешь, что в таком случае остается нам, всадникам-олимпийцам, не говоря уж о других домах. Вспомни о том, как плохо кончил отец Октавии. А вот если вы попытаетесь оказать сопротивление, дело примет совсем иной оборот, – заключает Фичнер, засовывая в рот жевательную резинку. – Так что, будете упираться или мирно разойдемся?
Оборачиваюсь к нашему отряду, на секунду задерживаю взгляд на Каваксе Телеманусе и Даксо, с благодарностью улыбаюсь им. Думаю, им нелегко довериться человеку, отправившему их сына и брата на верную смерть.
– В таком случае, – сжав зубы, кланяюсь я, – полагаю, что я к услугам верховной правительницы.
– Как и все мы, дружок, как и все мы.
– Давным-давно жила на свете одна семья, и члены ее отличались несгибаемой силой воли, – медленно и размеренно, словно метроном, произносит она. – Друг друга они не любили, однако вместе владели фермой. На этой ферме были кобели и суки, молочные коровы, курицы-несушки, петухи, овцы, мулы и лошади. Хозяева держали животных в узде, а те приносили семье богатство, пропитание и счастье. Животные подчинялись, ибо знали, что люди сильны и если они осмелятся перечить им, то на них падет всеобщий праведный гнев. Но однажды один из братьев дал другому в глаз. Петух увидел это и сказал курице: «Дорогая моя несушка, а что, если ты перестанешь нести для них яйца?»
Взгляд Октавии обжигает меня, но я не отвожу глаз. В небольшой комнате тихо, лишь по стеклам небоскреба правительницы барабанят капли дождя. Мы среди облаков, за окном в дымке проплывают корабли, напоминающие бесшумных акул с горящими глазами. Кожаное кресло скрипит, когда правительница наклоняется вперед, сцепляя на коленях длинные пальцы. На ногтях красный лак – единственное яркое пятно во всей комнате. Ее губы искривляются в снисходительной усмешке, а потом она произносит, подчеркивая каждый слог, словно разговаривает с мальчишкой-беспризорником, который едва выучился ее языку:
– Ты напоминаешь мне моего отца.
Отца? Того самого, которого она обезглавила?
И тут она одаривает меня самой загадочной улыбкой, какую я только видел за всю свою жизнь. В ее глазах пляшут озорные искорки, едва заметные под холодной пеленой властности и гордыни. Где-то внутри самодержицы оживает девятилетняя девочка, которая осмелилась взбунтоваться против отца и начала разбрасывать бриллианты из окна аэрокара.
Стою перед правительницей, сидящей на кушетке у камина. Обстановка в комнате спартанская, холодная, под стать хозяйке, женщине из стали и камня. Женщине, которой не нужны ни роскошь, ни богатство – только власть.
Покрытое морщинами лицо не утратило красоты. Говорят, ей уже около ста лет, но государственные заботы не согнули, а, скорее, отшлифовали ее, подобно тем самым бриллиантам, сделав неуязвимой и неподвластной времени. А благодаря умелым рукам ваятелей и их клеточной омолаживающей терапии Октавия останется такой еще на некоторое время.
В этом-то и проблема – она слишком долго сидит на троне и не намерена его уступать. Король правит, а затем умирает, так устроена жизнь. Молодые подчиняются старшим лишь потому, что знают: однажды придет их черед. Но что, если старшие не желают уходить? Октавия управляет Сообществом уже сорок лет и может продержаться на троне еще сотню. Что тогда?