Интенсивность боли: 0,5
Настроение: всё как в первый раз
Мы договорились снова увидеться. Кажется, проще некуда. Но чаще всего – только кажется. Вальс первых мгновений между двумя людьми всегда сбоит. То, что поначалу представлялось мне кристально ясным, превратилось в источник тревоги. На каждом шагу одолевали сомнения. Позвонить сразу же, рискуя показаться настырным? Повременить день-другой, рискуя показаться холодным? Как долго положено выжидать, прежде чем набрать номер и назначить следующее свидание? Откуда я знаю? В сорок лет я оказался в положении холостяка и должен был заново осваивать науку обольщения, точно скидывал домашний халат и облачался в парадный костюм. Я чувствовал себя как новичок. Жизнь в браке притупляет навыки соблазнителя. Наскучив однообразием, сердце давным-давно смылось из моего тела. И вот я вернулся в пору отрочества, когда женщина одновременно притягивает и наводит ужас. Это нелепо, нужно быть проще. Я взял телефон и отправил ей сообщение, предлагая вместе поужинать завтра вечером. Она согласилась (слава богу, откликнулась немедленно; терпеть не могу, когда отвечают спустя три часа – им, видите ли, было недосуг). Но это еще не значит, что дело сделано. Теперь нужно подыскать хороший ресторан. Счастье требует немалых усилий.
Глупо, конечно, придавать такое значение деталям. Полине, судя по всему, было все равно, где встречаться. Спроси я ее, она бы наверняка сказала: “Какая разница, лишь бы посидеть вдвоем”.
На этот раз она снова предстала в другом обличье. Ее женская суть неуловимо менялась. Всякий раз я замирал, гадая, не обознался ли. Но не похоже было, чтобы она постриглась или как-то иначе накрасилась; нет, перемена произошла в ней самой, в ее лице. Полина тоже разглядывала меня – магнитные поля заработали. Мне казалось, что я ей нравлюсь, и это меня будоражило. Нет большего счастья, чем нравиться тому, кто нравится нам; взаимность недооценивают, она достойна считаться величайшей из человеческих радостей. Если на свидании есть эта искра, то обнаруживаешь в себе залежи пыльных сокровищ, ждавших своего часа. В тебе пробуждаются желания и пристрастия. Я говорил обо всем, что люблю. По-моему, назвал не так уж много книг, но она вдруг сказала:
– Вы очень начитанны.
– Спасибо.
– А Гомбровича вы читали?
– Мм-м… нет.
Неловко выходило: только она похвалила мою эрудицию, и вот тебе раз. Полина расписывала Гомбровича с неумеренным воодушевлением, упирая на его интеллектуальную мощь и изощренный стиль. Все мы в пору первых свиданий щеголяем неимоверно высоколобыми вкусами. Уверяем, что наш любимый фильм – “Великая иллюзия” Ренуара, и только на десятом свидании – если до этого доходит – признаёмся в безграничной страсти к “Титанику”. Но Гомбрович стоил десяти Ренуаров. Одна фамилия впечатляла. Полина могла бы назвать Селина или Томаса Манна, но Гомбрович – тут уж и консультант в книжном магазине только руками бы развел.
– Вам непременно нужно прочесть его роман “Космос”. Это так прекрасно.
– А-а…
– Он как-то по-своему заостряет внимание на деталях. Описывая женщину, он может говорить только о ее губах [34] . Обожаю такую одержимость.
– …
Я заметил, что она не отрываясь смотрит на мои губы. И согласился:
– Мне очень нравится эта мысль. Сосредоточиться на какой-то одной особенности человека.
– …
– У Эдварда Мунка есть такая картина, “Мужская голова в женских волосах”. На ней изображено лицо мужчины, окутанное водопадом женских волос. Можно подумать, он живет там и ему не нужно ничего, кроме ее шевелюры…
– Надо же, не знала такой картины. И правда, чудесная идея…
Один – один. От ее польского писателя я худо-бедно отбился норвежским художником. Единственное, что мне удалось с ходу нашарить в своем культурном багаже. Да и то сказать, Мунк был слегка притянут за уши. Но по крайней мере, я ухитрился не упомянуть “Крик” – картину, известность которой свела бы на нет все мои интеллектуальные потуги.
Мне страшно понравился этот вечер, когда мы говорили (очень или не очень искренне – другой вопрос) о своих вкусах. Разговор ни разу не застопорился. Я был счастлив, что могу разделить с кем-то лучшее, что во мне есть. Долгие годы я никому не рассказывал о своих пристрастиях в искусстве. Прозябал под прикрытием чужих мнений. А тут оказалось, что наши вкусы во многом сходятся, хоть мы оба чуточку привирали, – так, например, я не признался, что меня ничуть не тронул один фильм, который ее очень впечатлил. Свидания – это сплошь и рядом взаимные уступки; мы преподносим друг другу слегка приукрашенную действительность. И там, где наши мнения разнятся, стараемся cойтись на полпути. Полина мне так нравилась, что ей в угоду я бы мог прочитать какой-нибудь самый слащавый роман или отправиться на ретроспективу албанских фильмов без субтитров. Я хотел как можно скорее окунуться в ее мир.
Постепенно разговор перешел к более личным вещам. Еще на прошлой встрече я упомянул о разводе и кое-что рассказал о своей жизни, Полина же главным образом говорила о своем романе с военным корреспондентом, но о ней самой я почти ничего не узнал. В этом неведении есть особая прелесть. Я пока еще только собирался спросить, кем она работает, и она могла оказаться кем угодно: флористкой, адвокатом, журналисткой, бухгалтером, медсестрой, продавщицей в книжном магазине, служащей банка, пресс-атташе, педиатром и т. д. Но несколько минут – и этот калейдоскоп возможностей рассыплется. И я уже не смогу дать задний ход и вернуться к тому мигу, когда не знал еще, кто она по профессии. Шлифуя грань за гранью образ едва знакомой личности, мы потихоньку уменьшаем область неизвестного. Убираем пустоты, чтобы обрисовались контуры живого человека.
– Я дизайнер.
– …
– Дизайнер по интерьерам.
Я был потрясен. Я ведь говорил ей о своей специальности, о том, сколько лет отдал работе в архитектурном бюро, а она знай себе слушала. И ни разу не перебила меня, чтобы упомянуть о своей собственной профессии, которая приходилась моей чем-то вроде кузины. У нас с ней были родственные занятия: оба мы занимались обустройством жилья. Странная штука. Я затеял перепланировку гостиницы и как раз думал, с кем бы посоветоваться насчет отделки. До чего же странно. Сколько раз друзья, захлебываясь, рассказывали мне о какой-нибудь своей “ну просто невероятной” встрече. Мне же до сей поры таких чудес не доставалось. Жизнь никогда не избирала меня в герои волшебных совпадений, так что мне уж начало казаться, что их не бывает: вдруг я просто окружен фантазерами, неумелыми сочинителями, которые хотят, чтобы я поверил, будто судьба иногда оборачивается сказкой. Может, наша встреча и была просто делом случая, но не для меня. Я счел ее чем-то потрясающим, полным символического значения. Значит, отныне на меня, как и на прочих, может снизойти благодать.