Постояв так немного, Аделиза осторожно вышла, задумчиво села у открытого окна своей комнаты, чтобы заняться шитьем, пока окончательно не стемнело. Она взглянула на полотно, накинутое на стол. Это Уилкин соорудил днем шатер для себя и своих друзей по играм. Они представляли себя солдатами на войне. Наблюдая, как эти маленькие мальчики, которые еще не оторвались от маминой юбки, самозабвенно разыгрывают свои будущие роли, Аделиза очень расстроилась.
Конечно, чтобы выжить, они должны обучиться военному искусству, но это означало, что нигде в мире нет места, не запятнанного жестокостью, даже в ее собственной комнате.
Услышав с улицы крики и звук отворяемых ворот, Аделиза отложила шитье и выглянула в окно.
Мелизанда тоже подошла и поинтересовалась:
– Кто приехал?
Слуги зажигали факелы, был слышен звон бубенцов и топот лошадей.
– Это граф! – удивленно воскликнула Аделиза. – Вилл приехал!
Она хлопнула в ладоши и приказала слугам принести еду и приготовить бадью с горячей водой. Помня о недавней молитве Уилкина, вознесла хвалу Богу за то, что Он исполнил просьбу так скоро, но на душе у нее было неспокойно. Они явились в такой поздний час, не иначе как гнали коней галопом, а это могло означать как хорошие, так и плохие новости.
Аделиза спустилась в огромный холл, чтобы встретить мужа. В нос ударил зловонный запах пота, крови и взмыленных лошадей. Вилл, облаченный в кольчугу, пошатывался от изнеможения. На щеке запеклась кровь, взгляд тусклый.
– У нас раненые, – произнес он. – Помогите моим людям.
– Раненые? – Она испытующе смотрела на него.
– Роберт Глостерский захватил нас врасплох. Мы спаслись чудом. – Его глаза беспокойно бегали, словно он не мог вынести ее прямого взгляда. – Стефан, слава богу, жив и невредим, но не всем так повезло… – Он умолк и провел рукавом по лбу, оставив грязные разводы. – Мартела Глостер взял в плен. – Вилл снова пошатнулся.
Испуганная Аделиза позвала двух крепких слуг и приказала отвести мужа в свою комнату, но граф оттолкнул их.
– Нет! – отрезал он. – Сначала я должен позаботиться о своих людях.
Аделиза едва заметно кивнула, ибо уважала его чувство долга и ответственность за чужие жизни. Однако она велела слугам не отходить от графа и пошла вместе с ним, чтобы помочь. У большинства воинов были резаные раны, ушибы и незначительные переломы. Они нуждались в свежей воде, чистых повязках, пище и отдыхе. Все это им предоставили, вместе со словами утешения, и Аделиза наконец уговорила мужа подняться в комнату.
Слуги уже поставили еду на стол, над очагом в двух котлах нагрели воду и теперь наливали кипяток в бадью, разбавляя его холодной водой из кувшинов.
Оруженосец помогал Виллу освободиться от доспехов, и, когда юноша снимал с него котту через голову, граф издал сдавленный хрип.
– Вы ранены! – Аделиза в ужасе подскочила к нему.
– Треснули ребра, – выдохнул Вилл. – Получил удар кистенем, когда пробивал себе дорогу в бою.
После того как доспехи были сняты, он отпустил оруженосца и позволил Аделизе помочь ему раздеться полностью. Она ахнула при виде багряно-красных пятен, испещривших его правый бок.
– Боже милосердный! И лицо!
– Могло быть гораздо хуже, поверьте мне.
Он осторожно ступил в бадью и медленно опустился в горячую воду.
– Вы не сказали, где это произошло. – Она старалась не выдать голосом тревоги, надеясь, что все случилось далеко от дома.
Он стиснул пальцами веки.
– В Уилтоне.
– В Уилтоне? – переспросила Аделиза. – Это же очень близко.
Вилл со стоном ответил:
– Сожалею, что мне приходится говорить вам об этом. Стефан предполагал отвоевать Уорхем у Роберта Глостерского и приказал нам разбить лагерь в аббатстве.
– Вы умолчали об этом, когда отправлялись к королю.
– Не хотел вас расстраивать. Я знал только, что это место сбора. Но еще до моего прибытия он расположился в монастыре, как в крепости.
– Он разместил солдат в монастыре? – Аделиза негодовала. – Стефан использовал Уилтон, чтобы вести войну? – Ее сердце словно пронзили кинжалом. – Захватить монастырь – это великий грех! Да как он посмел и как вы допустили это?! – неприятным голосом, выдававшим отвращение, воскликнула она.
– Я не мог ничего изменить! – воскликнул Вилл. – Когда мы прибыли, монастырь был уже занят! Я разбил лагерь в Фагглстоуне – выслушайте меня, прежде чем бранить, – и сделал пожертвования в пользу лепрозория, а мои люди поставили палатки в поле, за пределами аббатства.
Пытаясь сдержать гнев, Аделиза отвернулась от мужа и стала беспокойно перебирать полотенца. Похоже, он считает, что сделал все правильно.
– Стефан, конечно, виноват в том, что превратил монастырь в казарму, – жестко произнес Вилл, – но не он, а Роберт Глостерский и Майлс Херефорд принесли туда факелы и сожгли аббатство дотла.
– Уилтон сгорел? – Аделиза повернулась к нему; теперь она была в ужасе.
Его лицо болезненно сморщилось.
– Да, отряды Глостера разграбили и подожгли аббатство. Я слышал даже, что они схватили людей, которые нашли пристанище в монастыре.
Аделиза прижала руку к губам и бессильно опустилась на пол.
– Господи, – прошептала она, – этому не будет конца.
Уилтон. Аделиза представила себе алтарь, охваченный огнем. Вспомнила, как бежала от мира после смерти Генриха. Вспомнила монахинь, которые были ее опорой и утешением. Казалось, она слышит тяжелый топот солдатских сапог по двору монастыря и видит, как кружатся в воздухе факелы и опускаются на соломенные крыши строений.
– Что же это такое делается? Что будет с людьми, лишившимися крова? Они не могут спрятаться за надежными стенками замков и в объятиях преданных жен. Как Церковь поможет им, если сама Церковь превратилась в пепел? Совсем не важно, кто именно зажег факелы, супруг мой, важно, чем это обернулось.
Вилл продолжал омовение. Его движения были медленными, и каждое причиняло боль, на плечах словно лежал неподъемный груз. Аделизе показалось, что он пытается смыть с себя не только грязь и пот, налипшие во время сражения и долгой скачки.
– Факелов вы не бросали, но вступили в Божий дом с мечом в руках, – разразилась она гневной тирадой в ответ на его молчание.
– Успокойтесь, жена, – глухо откликнулся он. – Я согласен, то, что случилось в Уилтоне, – ужасный грех. Я не бездушный наемник, я понимаю, в каком бедственном положении оказались люди.
– Успокоиться? Как я могу успокоиться, когда место, которое я считаю домом, стерто с лица земли тем человеком, кому мой муж служит и кого почитает? – Горечь обожгла ей горло. – Что будет со всеми нами, если мы продолжим жечь, истреблять и разрушать? Что останется нашим сыновьям и дочерям, кроме выжженного поля, где нет места духовным ценностям?