– С таким же успехом она может беседовать со стеной. Ты не должен был отпускать Роберта Глостерского из Арундела. – Стефан допил вино и со стуком поставил кубок. – Если я прикажу выдать мне императрицу, ты повинуешься?
У Вилла душа ушла в пятки, но вида он не подал.
– Сир, если я выдам ее вам, то нарушу святые узы.
– А если не выдашь, то нарушишь данную мне присягу! – рявкнул Стефан.
Вперед вышел Генрих Винчестерский.
– Осадить Арундел вы не сможете, – сказал он королю. – На это уйдет слишком много времени, и пока мы будем сидеть здесь, Глостер отхватит себе целую империю с Бристолем в центре. Нужно преследовать его, а не императрицу. Кроме того, осадив Арундел, вы потеряете людей и уважение. Вдовствующую королеву очень любили при дворе, и все знают, что она действует не назло вам, а по велению своего нежного сердца, – и она в своем праве. А вина милорда Д’Обиньи состоит только в том, что он слишком любит супругу.
Стефан мрачно уставился на Винчестера:
– И что мне делать? Оставлять здесь Матильду я не собираюсь, что бы вы ни говорили о женских визитах и мужской чести. Она – угроза, не могу же я ускакать прочь?
Виллу было непонятно, почему епископ Винчестерский предлагает Стефану решить дело миром, хотя обычно он всегда за то, чтобы ловить момент.
– Обеспечьте ей безопасный переезд в Бристоль к графу Глостерскому, – посоветовал епископ. – Пусть он присматривает за ней. Пока Матильда остается здесь, то может делать все, что ей в голову взбредет. А если окажется в Бристоле, люди увидят, что она под опекой брата, и это напомнит им, что именно у Роберта реальная власть, что именно он будет править Англией, хотя официально королем и не станет. С таким многие ли смирятся? Сопроводить императрицу могу я сам, и это развяжет вам руки: вы сможете бороться с мятежами в других местах. Пока графиня Анжуйская и Роберт Глостерский находятся вместе, вам не придется рассредоточивать силы, а ваши подданные будут восхвалять ваше великодушие. – Он вспомнил про Вилла. – Попутно мы освободим милорда Д’Обиньи от бремени его обязательств.
Стефан кривил губы:
– Подданные могут поднять меня на смех за великую глупость.
Винчестер пожал плечами:
– Поскольку единственная альтернатива – долгая осада замка и возможное окружение наших войск Робертом, вам не из чего выбирать.
– Это выход, сир. – Еще час назад Вилл не поверил бы, что будет благодарен епископу Винчестерскому. – Иначе мы все оказываемся в тупике.
– Ну ладно, ладно, – проворчал Стефан, – но я требую, чтобы до моего отъезда ты, Д’Обиньи, и твоя супруга заново принесли мне присягу верности.
– С радостью.
Исполненный облегчения, Вилл опустился перед королем на колено. Но чувствовал он себя измотанным и избитым, как после трудного боя, и ему казалось, что война пока не закончилась.
Матильда не верила своим ушам.
– Вы сдадите меня королю? – процедила она с презрением.
Сейчас Матильда готова была убить мужа Аделизы, этого выскочку и болвана, который стоит тут в грязных сапогах, расставив ноги, и извещает ее, о чем он договорился со Стефаном.
Он покраснел:
– Ничего подобного я не делаю, госпожа. Вам предлагают безопасный переезд в Бристоль, где вы будете находиться под защитой брата, и при этом ни ваша мачеха, ни те, кто связан с ней, не пострадают. Я прошу вас прислушаться к голосу разума и принять мирные условия, предложенные королем.
– А если я откажусь?
– Тогда вы обречете всех нас и не оставите никаких вариантов для спасения. – Он протянул к ней руку. – Пожалуйста, соглашайтесь и поезжайте в Бристоль. Вас будут сопровождать епископ Винчестерский и Галеран де Мелан.
– Похоже, мне больше ничего не остается, – горько произнесла Матильда.
Она ненавидела собственное бессилие. Виллу императрица показывала только разгневанную гордость, но в душе плакала от досады.
Тот покачал головой:
– У меня тоже нет выбора, о чем я очень сожалею. – Он поклонился ей, с несчастным лицом глянул на Аделизу и ушел из комнаты.
Арундел, сентябрь 1139 года
На следующее утро Матильда оделась в дорожное платье из красной шерсти, расшитое золотой нитью и сверкающее драгоценными камнями. На ее груди лежал золотой крест с рубинами, а на пальцах блестели перстни – с сапфиром, рубином, жемчугом.
– Я уезжаю отсюда не как бесправная беглянка, а как королева и императрица, – заявила она Аделизе, когда камеристки застегивали золотые броши на ее мантии из меха горностая.
– Надеюсь, вы видите, что мы с Виллом оказались между двух жерновов. – Взгляд Аделизы молил Матильду о понимании.
– Если бы все поступили так, как желал мой отец, никаких жерновов не было бы, – непримиримо ответила Матильда.
– Согласна, но поскольку этого не случилось, всем пришлось принимать тяжелые решения. – Аделиза беспомощно развела руками. – Вы должны написать мне. Я буду очень волноваться.
У Матильды готов был вырваться обидный вопрос: будет ли Аделиза показывать эти письма своему мужу-олуху и сообщать Стефану их краткое содержание, но она прикусила язык.
– Напишу, если смогу, – коротко сказала она и повернулась к двери. – Нет, не ходите со мной.
Глаза Аделизы наполнились слезами.
– Не можем же мы расстаться вот так. Позвольте мне хотя бы обнять вас.
Еще разгневанная, Матильда все же не стала возражать, и когда Аделиза заключила ее в объятия, неожиданный порыв чувства заставил обнять мачеху в ответ. Но прежде, чем эмоции успели превратиться в слезы, она отодвинулась и вытянулась как солдат.
– Храни вас Господь, – прошептала Аделиза. – Я буду молиться за вас.
Во дворе замка Матильду уже ждали епископ Винчестерский и Галеран де Мелан. Так как Генрих Винчестерский был не только епископом, но и папским легатом, Матильде пришлось опуститься перед ним на колени. Она знала, что он, стоя над ней, оценивает ее, как паук, сидящий в центре паутины, где уже запуталось множество мух, и его родной брат среди них, и прикидывает, не сможет ли он поймать в свои сети и ее. А вот Галеран де Мелан человек иного типа – более похожий на волка, готовый броситься на врагов и перегрызть им горло.
– Кузина, – вкрадчиво проговорил Генрих Винчестерский, – как жаль, что мы встречаемся при таких неприятных обстоятельствах.
– Воистину, милорд, – согласилась Матильда.
Мелану она не сказала ни слова, лишь кивнула. Он поклонился ей, как требовал того ее ранг, но встал так быстро, что его колено едва коснулось земли. Матильда поджала губы.
Провожающий ее Вилл посадил Матильду в повозку, о которой тоже договорился со Стефаном. В ней уже лежал ее багаж. Хотя повозка была открытой, ее затянули сверху плотной тканью, разрисованной золотыми львами – символом королевской власти ее отца. Это означало, что Матильду не увидят воины Стефана, когда она будет проезжать через его лагерь, и с покрывалом повозка имела вполне мирный вид.