Крипо присоединился к нему и заказал кофе со сливками. Положил на стойку досье и без предисловий пустился в историю Атлантического вала:
– Начиная с сорок второго года немцы превращают крупные бретонские порты в крепости, чтобы противостоять англосаксонской угрозе. Сен-Мало, Брест, Лорьян, Сен-Назар…
Эрвану пришлось сделать над собой усилие, чтобы вспомнить, что жертва, во всяком случае то, что от нее осталось, была обнаружена в бункере. Речь Крипо выдернула из памяти еще одну деталь: откуда взялось его прозвище. Когда в бригаде узнали, что Филипп Криеслер эльзасец, его тут же окрестили Крипо, по аналогии с Kriminal polizei, Уголовной полицией Берлина. Эрван напустился на своих: эта служба была печально известна участием в уничтожении душевнобольных и евреев. Но на набережной Орфевр, 36, [35] глупости приживаются надолго. Прозвище осталось, и – в силу привычки – все уже забыли, как настоящая фамилия Трубадура.
– Это как во времена соборов, – с воодушевлением продолжал тот. – Архитекторы, инженеры, сотрудники организации Тодта [36] перемещались вдоль побережья и строили не покладая рук…
В силу какого-то смутного атавизма эльзасец питал иррациональную ненависть к немцам, но при этом знал абсолютно все о Третьем рейхе. Что и доказывала его утренняя лекция – времени изучить вопрос за ночь у него не было, он говорил по памяти.
– Смотри, что я у себя нашел, – подтвердил он свою репутацию. – Топографию сооружений Сирлинга!
Эрван увидел одинокий остров севернее Уэссана, в пяти километрах от побережья, напротив деревни Кэрверек. На кусочке земли буквенными сокращениями были обозначены строения сотрудников Тодта. Не меньше тридцати. Каждому логотипу соответствовал определенный тип конструкции: казематы, блокгауз, бронеколпак, противотанковая стена, турели… Фотографии иллюстрировали карту. Некоторые сооружения были откровенно странными: звездообразные с металлическими остриями назывались «чешскими ежами», колодцы, защищенные металлическими крышками и скрытые в траве, именовались «тобруками»… [37]
– Эти фотографии не имеют ничего общего с тем, как все выглядело первоначально. Все было замаскировано. Парни рисовали сверху белые заборчики, фальшивые окна. Клали поверх серую штукатурку, чтобы бетон был похож на скалу!
Количество сооружений на острове еще раз подчеркивало невероятность происшедшего: это же надо было, чтоб снаряд угодил в единственное укрытие, куда забился человек.
– Ладно, – рассеянно сказал Эрван, ставя чашку. – Поехали?
– Погоди, я спрошу счет.
Выглядел Крипо довольно оригинально. Очень высокий, крепкий, седоватые волосы завязаны в хвост, бархатный пиджак сливового цвета, оранжевый платок и потертые сапоги для верховой езды, лоснящиеся, как старое кожаное кресло. Нечто среднее между бывшим байкером и преподавателем живописи, которому скоро на пенсию.
Вместо обычного счета он заставил бедную кассиршу заполнить настоящую накладную. Эрван улыбнулся. Эльзасец был одновременно и педантом, и мечтателем. Интеллектуал с аллергией на действие. Тип полицейского, который может пять минут разглядывать лужу крови, пытаясь понять ее значение, как если б речь шла о чернильной кляксе Роршаха. [38]
Эрван снова устроился на пассажирском сиденье и воспользовался этим, чтобы просмотреть свои мейлы. Подполковник Верни прислал ему новый рапорт. Личность жертвы подтвердилась: сравнение относительно сохранившейся нижней челюсти с зубной формулой Виссы Савири позволило утверждать это с уверенностью. Верни присоединил к этому выдержки из личного дела, полученного при поступлении молодого человека. Эрван внимательно рассмотрел фотографию: матовая кожа, правильные черты, гладкие, как персик, щеки – в облике Виссы было что-то мягкое, женственное.
Эрван подумал, что нужно быть докой в математике, чтобы стать пилотом-истребителем. А у Виссы Савири был всего лишь аттестат категории «S» [39] и диплом о высшей подготовке технического работника в области авиации. Он записался в Информационное бюро морской службы и предложил свою кандидатуру в «Кэрверек». Был включен в первую отобранную группу в июле и в августе получил подтверждение о приеме, после последних экзаменационных полетов. Только тогда он стал военнослужащим, офицером-контрактником.
* * *
– Подъезжаем.
Эрван открыл глаза: он заснул, читая протоколы. Он ожидал увидеть ярко-зеленые ланды, усеянные гранитными глыбами: перед ним предстали засеянные поля, фермы, похожие на домики в пригороде, торговые центры кричащей окраски. Похоже на любое другое место во Франции.
Он был разочарован, хотя всегда терпеть не мог Бретань. После обучения в школе парусного спорта он в возрасте восьми лет приложил все усилия, чтобы ничего не понимать, ничего не делать, ничего не любить, Эрван всегда избегал этого района, несмотря на то что в восьмидесятых годах отец приобрел дом на острове Бреа. То, что Эрван обнаружил сегодня, только доказывало, что он ничего не потерял. Банальный сельский пейзаж, напичканный пестицидами и подчинившийся закону промышленной рентабельности.
Конечно же, шел дождь. Моросящие капли превращали открывающуюся картину в декорацию из пемзы, от которой мороз продирал по коже. Единственный признак кельтской культуры – надписи на двух языках. До Бреста оставалось всего несколько километров.
– Это напоминает мне мою молодость, – заметил Крипо.
– И где ж это она прошла?
– В Эльзасе. Я играл в кельтской музыкальной группе «Армориканцы». Было весело. Между лютней и кельтской арфой много общего, в частности…
Эрван больше не слушал. Он спрашивал себя, что он здесь делает в компании стареющего барда. Зачем отец вписал его в это хреново дерьмо?
Брест был полностью сметен с лица земли бомбардировками во время Второй мировой и заново отстроен по современному плану, учитывающему все гигиенические стандарты. В результате город располагался вдоль осевых линий, по типу Нью-Йорка, и ветер с побережья врывался в него, не встречая ни малейшей преграды. С архитектурной точки зрения все было задумано в соответствии с заветами пятидесятых годов: голые фасады, крыши-террасы, закругленные углы… В то время это казалось неплохой идеей, но на сегодняшний день Брест считался самым уродливым городом Бретани, а то и всей Франции.