Шли недели. Их течение в разное время прерывалось самыми разными событиями: неприятностями с китайской полицией, дантовскими ливнями, осыпями, переходом через реку по канату, бурей с градом, сломавшимися грузовиками на обочине, взрывом в шахте на медном руднике, где им пришлось выступать в роли первых спасателей…

Теперь им встречались гиганты с пучками черных волос и серебряным кинжалом на поясе, женщины с абсолютно плоскими лицами, с подтеками глины, молока и дождя. Тибетцы, первые вестники границы.

В один прекрасный день перед ними открылась огромная долина. В глубине – деревня с известковыми стенами, которая казалась построенной из кусочков сахара. Над ней две квадратные башни, белые и мощные, возносились из жильной породы цвета густого бордо. Монастырь. Вокруг в вечернем ветре колыхались поля ячменя и пшеницы, на которые в переливчатом балете падали и свивались огромные тени облаков.

Лоику не доводилось видеть подобного чуда. Слезы признательности навернулись ему на глаза. Тем более что тело его очистилось: оно победило отсутствие – отсутствие наркотика.

Год среди монахов. Подъем по звуку рога, молитвы, проповеди, сбор плодов, мандала… В Индии он познакомился с духовными практиками, дурманящими, как лихорадка. А здесь у веры была мощь сжатого кулака. Очистив его организм и промыв глаза, Серни промывал теперь его душу. У Лоика еще случались ужасные приступы ломки. Прикованный к кровати, он бился в судорогах и молил, чтобы его четвертовали, а куски тела скормили грифам, как того требует тибетская традиция. Никто не являлся, и кризис проходил. И он возвращался к повседневной жизни храма: молитвы, медитация, обучение…

Иногда он думал об отце, который полагал, что сын все еще в морском круизе. По сути, у его плана обнаружились и хорошие стороны. Лоик приобщился к Ваджраяне. Он читает, слушает, медитирует. Молитва становится новой формой наркотика, но с обратным эффектом: он покидает свое тело, чтобы полнее воссоединиться с душой.

И тогда, против всех ожиданий, Серни предложил ему вернуться в мир иллюзий, в сансару, [81] в долину плача – в то, что другие называют «реальностью». Буддизм – это не бегство, объяснил он своему подопечному, а взлет. Он привез его в Нью-Йорк, ввел в финансовые круги. Лоик пришел в восторг от этого мира крайней тщеты. Все равно что играть в шахматы, ни на секунду не забывая, что это всего лишь игра.

Но чувства никуда не делись. Он встретил на Манхэттене Софию и мгновенно влюбился. Чтобы произвести впечатление на итальянку, он вернулся к кокаину. Одним махом он свел на нет два года усилий. Ну и ладно: он забавен, очарователен, говорлив, он покорил девицу. Тогда Серни отвел его в специализированную клинику, чтобы ему укрепили титановыми накладками носовую перегородку.

Ни головомойки, ни нравоучений? Лоик не понимал.

– У страстей одна слабость: они не длятся долго, – отвечал Серни.

Он был прав: семь лет спустя Лоик и София ненавидели друг друга изо всех сил. Вскоре они с полным безразличием забудут о существовании друг друга.

* * *

Щелчок замка заставил его подскочить. Дверь клетки открылась. Лоик осознал, что мстительный бомж заснул и другие его сокамерники тоже почти задремали.

Он привычно глянул на запястье – часы у него отобрали во время личного досмотра.

– Морван, на выход.

Поднимаясь по лестнице следом за дежурным, он сказал себе, что наконец-то его услышат. Ему позволят позвонить адвокату, и тот через час освободит его.

Но в кабинете его ждал не полицейский, а София.

Он сжал кулаки, чтобы врезать ей. И уже собирался наброситься на нее, когда она просто скомандовала:

– Сядь!

Он молча повиновался.

В сущности, рядом с Итальянкой жизнь становилась простой.

44

– Как ты сюда вошла?

– Моя адвокатесса…

– Не хочешь объяснить мне, откуда у адвоката, специализирующегося на семейном праве, такие связи в бригаде наркополиции?

– Она умеет взяться за дело.

– Ну да, она поднесла им Морвана-младшего на блюдечке.

– Ты не на дружеской территории, это точно, – улыбнулась София. – А я обнаружила, что у твоего отца в полиции не только союзники.

Он хотел было усмехнуться, но что-то перехватило горло. Внутренности скрутило судорогой, волна жара докатилась до грудной клетки и растеклась лихорадочным ужасом. Ломка. София что-то говорила ему, он больше не слышал.

Лицо покрылось потом. Он постоянно мигал, словно ослепленный. Ему удалось взять себя в руки.

– Что тебе на самом деле нужно?

– Договориться.

Он продемонстрировал свои запястья: полицейские снова надели на него наручники.

– Я как раз в том положении, когда имеет смысл вести переговоры.

– Ты в том положении, когда имеет смысл меня выслушать и подумать.

Он уже не помнил, что когда-то любил Софию. Теперь она была куда реальней, куда естественней в роли врага. Он боялся ее атак, ее стратегий, ее манипуляций. Она стала его богиней Кали.

– Если верить моей адвокатессе, тебя обвинят в незаконной торговле и хранении с отягчающими. Пусть даже твоему отцу удастся что-то замять, задержание бесследно не пройдет. Если я предъявлю эти доказательства судье по семейным делам, детей тебе больше не видать.

Он сжал челюсти. Зубы болели, как в те времена, когда все дилеры Парижа отказались продавать ему наркоту.

– Что ты предлагаешь?

– Каждую вторую среду и каждый второй уик-энд.

– Исключено.

– Или так, или два часа в месяц в присутствии социального работника.

– Зачем ты это делаешь? Или я не способен их воспитывать?

– Пока ты сам не вылечишься – нет.

Лечиться… Сколько раз он слышал это слово? Как будто наркотик – это болезнь. Грубая ошибка: он лекарство. Лоик ни разу не встречал нарка, который был бы уравновешен и счастлив до наркотика.

– Я принесла соглашение о примирении на моих условиях, – продолжила София. – Ты его подпишешь, и, клянусь, никто и слова не скажет на суде об этом задержании.

– С чего бы я должен тебе верить?

– С того, что у тебя нет выбора, а я всегда держу слово.

Она открыла свою вечную «Баленсиагу» – старье из мягкой кожи размером с хороший ягдташ, которое она предпочитала всем иным моделям, хотя регулярно их покупала, – и достала пачку бумаг и перьевую ручку с перламутровым колпачком. Каждая деталь напоминала Лоику, что София была самой шикарной женщиной, какую он только встречал. И однако, они стоили друг друга: оба были детьми гангстеров.