– Объясни мне, умник, как этот ребенок мог один оказаться в тайге, в глуши непролазной, в семидесяти километрах от ближайшего торного пути?
– Не знаю… Она могла заблудиться.
– Ага, – саркастически усмехнулась Тарья. – Пошла грибы-ягоды собирать, заблудилась и вышла точнехонько к избушке. А в избушке той живут три медведя. И все как один людоеды. А все потому, что зиму не спали и страшно проголодались. Вот и решили мишки: на хрен нам эта избушка сдалась? Какой от нее прок? Снесли домишко, посадили на его месте спору, и спустя месячишко выросла роскошная информационная башенка, обеспечившая мишек всем необходименьким. Теперь живут мишки в покое и достатке, лапу посасывают да башенку свою информационную похваливают.
– А девочка тут при чем? – озадаченно шевельнул бровями Портной.
– При том, что зря она в такую глухомань забралась… Посмотри, ноги у нее босые. Похоже, что она прошла по лесу хотя бы пару километров?
– Нет.
– Какие еще сомнения?
– Зачем башня создала ребенка?
– Я не знаю.
– А что, если это все же человек? Созданный башней, но – человек. Способный, как и мы, думать, принимать решения, чувствовать боль.
– Тогда его тем более следует прикончить, – решительно заявила Тарья.
– Почему?
– Потому что мы не знаем, для чего он создан.
– Ты полагаешь, следует уничтожать все, что мы не в силах понять?
– Нет, не все, – покачала головой Тарья. – Я не призываю стирать рисунки на плоскогорье Наска или взрывать Стоунхендж. Но то, что ты сейчас видишь перед собой – это явление иного порядка. Это существо из другого, чуждого нам мира. Которое намерено изменить, перестроить наш мир, не спросив, хотим ли мы этого.
– Сержант, эта девочка…
– Что? – быстро, будто испугавшись чего, посмотрел на Портного Макарычев.
– Я про девочку, – кивнул на ребенка солдат.
– Вижу. Ну?..
– Странно как-то… Откуда она здесь?.. Босая…
– Ага, и не говорит ни слова, – кивнул сержант.
– И смотрит так… – Стецук обхватил себя руками за плечи и поежился, будто от холода.
Обычно, если в одном из близлежащих поселков пропадал человек – тайга вокруг, так что люди, даже местные, бывает, что и теряются, – солдат посылали лес прочесывать. Последние шесть месяцев ничего подобного не случалось.
Девочка стояла совершенно не по-детски – широко расставив ноги и убрав руки за спину. И сумрачно, исподлобья глядела на решающих ее судьбу мужчин с оружием, одетых в военную форму. Так, словно прекрасно понимала, что происходит, но при этом ей это было абсолютно безразлично. Как будто здесь находились лишь органы ее восприятия, передающие информацию разуму, прячущемуся где-то в совершенно ином месте.
Сержант подошел ближе к девочке, остановился в трех шагах от нее и присел на корточки.
– Как тебя зовут?
Девочка смотрела на него и угрюмо молчала.
– Ты любишь кошек?
Снова никакой реакции.
Сержант снял кота с плеча и поставил его перед собой на землю.
– Это мой кот. Его зовут Спиногрыз. Он любит играть с маленькими девочками.
Портной положил большой палец на затворную раму автомата.
Сержант погладил кота, проведя ладонью от лобастой головы до мохнатого, как ершик, хвоста, и тихонько подтолкнул его в сторону девочки.
Спиногрыз сделал два коротких, по-кошачьи осторожных шага. Опустил голову к земле, принюхался. Сделал еще шаг. Посмотрел на девочку. И вдруг выгнул спину, взъерошил шерсть на загривке и зашипел противно и злобно.
Сержант щелкнул пальцами и протянул руку.
Кот тут же повернул назад и по протянутой руке вскарабкался Макарычеву на плечо.
– Плохо дело, – не оборачиваясь, сказал сержант.
– Да ладно, – усмехнулся Стецук. – У твоего кота сегодня дурное настроение.
– Ты когда-нибудь видел Спиногрыза в дурном настроении? – через плечо посмотрел на ефрейтора сержант.
– Ну… Как-то раз он мне руку крепко разодрал.
– Когда ты у него котлету отнять пытался.
– Ну и что! Он ел ее прямо на взлетке!
Сержант усмехнулся, почесал кота за ухом и поднялся на ноги.
– Егоркин! – крикнул он, отыскав взглядом невысокого, коренастого солдата с коробкой полевой рации на плече. – Ну, что там?
– Ликвидаторы выехали! – крикнул в ответ солдат.
– Они уже три часа как выехали!
– Ну, не доехали еще, – развел руками боец.
– Видно, застряли где-то, – прокомментировал Стецук. – Или с пути сбились… Ох, уж мне эти городские!..
– А с девочкой-то что? – спросил Портной.
– Муратов! Сбегай к машине, притащи одеяло!
– Он хочет забрать ее с собой? – спросила Тарья.
– Похоже на то, – кивнул Портной.
– Нельзя!
– Почему?
– Она заражена!
– Ну, не факт…
– Вот именно, что факт!
– Сержант, а что, если девочка заражена?
– Чем? – сержант посмотрел сначала на Портного, затем на выглядывающую из-за его плеча девушку. – Уинами?
– Ну, да… Поэтому и ведет себя так… Странно.
Макарычев сделал знак Стецуку, и тот протянул ему распечатанную пачку сигарет. Сержант курил редко, все собирался бросить, а потому сам сигареты в кармане не носил – отдавал другим на сохранение. Последние полгода, в ходе общенародной кампании по борьбе с курением, контрактникам, которые не имели сей дурной привычки, доплачивали пять процентов к оговоренной сумме. Президентский указ.
Стецук щелкнул зажигалкой, ладонью прикрыл язычок пламени от ветра. Ему было все равно – он мотал срочную.
Прикурив, сержант глубоко затянулся, почесал кончик длинного носа двумя сложенными вместе пальцами, между которыми была зажата сигарета, и в задумчивости посмотрел на девочку. Макарычеву уже приходилось принимать участие в операциях по уничтожению информационных башен. Так себе работа – скучная, но непыльная. От него требовалось только оцепить участок, на котором предстояло работать ликвидаторам. Притом что находили новые башни, как правило, в глухих, безлюдных местах, задача носила чисто символический характер. Однажды один из бойцов едва не подстрелил невесть как забредшего в те же самые места сборщика кедровых шишек. А вот иметь дело с маленькими, босоногими девочками, напрочь отказывающимися общаться с незнакомыми людьми, Макарычеву прежде не доводилось.
Подбежал Муратов с серым шерстяным одеялом, переброшенным через плечо.