Сет позвонил в справочную и попросил номер телефона Райпон – имени он не знал – в Глостере. Выяснилось, что такой человек там проживает – всего один человек. Он набрал номер. Трубку сняла женщина. Да, она мать Кэти. Нет, Кэти здесь нет. Она должна приехать домой на Рождество, но еще не появилась. Нет, она не знает, где ее дочь.
Он положил трубку. Первоначальное раздражение сменилось замешательством, а теперь постепенно превращалось в беспокойство. Та женщина, доктор Кляйн, – почему она хотела встретиться с ним немедленно? Почему ее дело не могло подождать? Он тогда так разволновался при мысли о новой, неизвестной паре близнецов, что ни о чем другом и думать не мог. Что он натворил? Несколько минут он сидел в кресле, глубоко задумавшись. Затем еще раз взял мобильный.
Высокий, тонкий звук уже давно исчез; но как давно – он не знал. Дней больше не было, все превратилось в одну бесконечную ночь. Однако раньше ночь приходила, только когда мама читала ему сказки перед сном, когда он был Мэтью. «Красная Шапочка» – но ее проглотил волк. «Гензель и Гретель» – но они заблудились в лесу, а отец так и не пустился на их поиски. Кто-то тяжело дышал, сопел, вопил, ревел, как ржавый механизм, в котором что-то заело и он изрубил сам себя. Затем ужасные звуки неожиданно смолкли, а вокруг него снова сомкнулась тишина. Только шелест в углу, капающая вода, лихорадочный стук сердца и собственный неприятный запах. У его тела закончился он сам. Он лежал в остатках самого себя. Но он был один. Он сдержал слово. Он не произнес ни звука.
Фрида мерила шагами комнату, едва ли не физически чувствуя присутствие Алана в коридоре. Она не хотела с ним разговаривать, пока не приедет Карлссон. Она уже наделала достаточно ошибок. Зазвонил телефон, и она сняла трубку.
– Фрида?
– Хлоя! Я сейчас не могу говорить. Я перезвоню тебе позже, хорошо?
– Нет, нет, нет! Подожди. Папа уезжает на Рождество на Фиджи.
– Я занята.
– Тебе что, вообще наплевать? Что мне делать? Он обещал отвезти куда-нибудь меня, а не эту свою подружку. А мне теперь придется все Рождество торчать в нашей вонючей крысиной норе, да еще и с мамочкой.
– Хлоя, давай поговорим об этом позже!
– Знаешь, у меня есть бритва. Я сижу в своей комнате, и у меня бритва.
– Я не поддамся на шантаж!
– Ты моя тетя. Ты должна меня любить. Меня больше никто не любит! Он не любит. А мамочка… она просто ненормальная. Я с ней свихнусь. Точно свихнусь.
– Я приду сегодня вечером. Тогда все и обсудим.
– А можно, мы придем к тебе на Рождество?
– Ко мне?
– Да.
– У меня крошечный домик, я не умею готовить, у меня не будет елки. И я ненавижу Рождество.
– Пожалуйста, Фрида! Ты не можешь позволить мне гнить здесь.
– Ладно, ладно. – Что угодно, лишь бы Хлоя повесила трубку. – Мне уже пора.
Карлссон произвел на Фриду сильное впечатление. Похоже, он умел делать несколько дел одновременно: решать срочные вопросы по телефону с кем-то в полицейском участке; отдавать четкие, отрывистые приказы; выводить ее и изумленного Алана из здания и вести обоих к своему автомобилю. Карлссон придержал дверцу.
– Я бы хотел, чтобы вы с доктором Кляйн поехали со мной. Я все объясню по дороге.
– Я что-то нарушил? – поинтересовался Алан.
Фрида положила руку ему на плечо. Карлссон сел на переднее сиденье. До нее доносились обрывки его лающих приказов:
– Держите их по отдельности, – сказал он. И добавил: – Я хочу, чтобы они обыскали каждый чертов дюйм этого дома.
Тем временем Фрида беседовала с Аланом – настолько четко и спокойно, насколько хватало выдержки. При этом она не могла отделаться от странного ощущения, что уже рассказывала ту же самую историю тому же самому человеку, и не могла сдержаться и не сравнивать их. Как она умудрилась не заметить разницы? Выражения их лиц были почти одинаковыми, но Алан воспринимал каждую новость с таким видом, словно его ударили. Когда она рассказала ему половину, он прошептал:
– У меня есть мать. И брат-близнец. Когда вы узнали?
– Недавно. Пару дней назад.
Он глубоко, с присвистом вздохнул.
– Моя мать…
– Она практически ничего не помнит, Алан. Она нездорова.
Он опустил глаза и уставился на свои руки.
– Он очень похож на меня?
– Да.
– Я не о том. Он действительно похож на меня?
Теперь Фрида поняла, о чем он спрашивает.
– До некоторой степени, – призналась она. – Все очень сложно.
Алан посмотрел на нее, и в его глазах она прочитала настойчивость, которая раньше появлялась в них лишь на доли секунды.
– Дело не во мне, не так ли? – спросил он. – Вы используете меня, чтобы добраться до него.
На мгновение Фриде стало стыдно, но одновременно она испытала нечто сродни удовольствию. Он не разрыдался и не упал в обморок, услышав новости. Он держался. Он сердился на нее.
– На самом деле все не так. Я здесь ради вас. Но есть… – она неопределенно покрутила рукой, – есть еще и все это.
– Вы считаете, он осуществил то, что хотел сделать я?
– Возможно, определенные чувства у вас совпадают, – ответила Фрида.
– Значит, я такой же, как он?
– Кто знает! – вмешался в разговор Карлссон, чем заставил Алана подпрыгнуть. – Но мы хотели бы знать наверняка. Мы будем благодарны вам за сотрудничество.
– Я понял.
Приблизившись к полицейскому участку, они увидели группу мужчин и женщин, толпящихся на тротуаре; некоторые сжимали в руках фотоаппараты.
– Что они здесь делают? – удивилась Фрида.
– Разбили лагерь, – пожал плечами Карлссон. – Как чайки вокруг свалки. Мы заедем сзади.
– Он там? – внезапно спросил Алан.
– У вас нет необходимости встречаться с ним.
Алан прижался лицом к окну, как маленький мальчик, всматривающийся в мир, которого не понимает.
Фрида сидела с Аланом в маленькой комнате без мебели. Она слышала, как звонят телефоны. Кто-то принес им чай, холодный и слишком щедро разбавленный молоком, и снова ушел. На стене висели часы: минутная стрелка медленно двигалась, проводя их через вторую половину дня. Снаружи было ужасно холодно, а внутри – тепло, душно, затхло. Они практически не разговаривали. Здесь это было не к месту. Алан постоянно доставал из кармана мобильный телефон и смотрел на него. В какой-то момент он даже заснул. Фрида встала и выглянула в маленькое окно. Оттуда открывался вид на строительный вагончик и мусорный ящик. Темнело.
Дверь открылась. В проеме стоял Карлссон.