– Не знаю. То там то сям. Я сам себе начальник. Мне так больше нравится. Как потопаю – так и полопаю, и никто мне не указ.
– Вы не могли бы немного напрячь память?
– Может, в тот день я делал что-то для себя. Тэрри вечно грызет меня, что в доме ничего не работает. Ох уж эти женщины!
– То есть вы были дома?
– Возможно. А возможно, и нет.
– Мистер Рив, мы намерены опросить всех ваших соседей, вернее, вообще всех, кто мог видеть вас в тот день. Не могли бы вы дать нам более точную информацию?
Он с преувеличенно серьезным видом почесал затылок.
– Соседей у меня немного, – вздохнул он. – И мы ни с кем не общаемся, живем обособленно.
Карлссон откинулся на спинку кресла и скрестил на груди руки.
– Исчезла женщина по имени Кэтрин Райпон, двадцати пяти лет. В последний раз ее видели три дня назад, когда она выехала из Кембриджа, собираясь заглянуть по двум адресам. Один из них ваш.
– Кто она?
– Ученый. Она хотела поговорить с вами, чтобы получить данные для научно-исследовательской работы, и теперь ее объявили пропавшей без вести.
– О чем она хотела со мной поговорить?
– Вы ее видели?
– Нет.
– Мы сейчас допрашиваем вашу жену.
– Она не хуже меня может сказать «нет».
– И ордер на обыск вашего дома все еще действителен.
– Вы его уже обыскали.
– Значит, обыщем еще раз.
Рив слабо улыбнулся.
– Я знаю это чувство. Довольно неприятное, не так ли? Когда что-то теряешь и тебя охватывает отчаяние, начинаешь искать там, где уже все осмотрел.
– И мы просмотрим все записи камер видеонаблюдения. Если она была в вашем районе, мы об этом узнаем.
– Рад за вас, – сказал Рив.
– Так что если вам есть что нам сообщить, то лучше сделать это прямо сейчас.
– Мне нечего сообщить.
– Если вы скажете нам, где мальчик, – продолжал Карлссон, – мы сможем заключить соглашение. Мы можем все это прекратить. А если он мертв, вы можете, по крайней мере, положить этому конец, избавить родителей от страданий.
Рив достал из кармана бумажный платок и громко высморкался.
– У вас есть мусорное ведро? – спросил он.
– Здесь нет, – коротко ответил Карлссон.
Рив скомкал платок и положил его на стол.
– Мы знаем, что вы действовали от имени своего брата-близнеца, – возобновил допрос Карлссон. – Зачем вы это сделали?
– Разве? Я просто послал цветы. – По его лицу снова прошла тень улыбки. – Думаю, она редко получает цветы. Женщины их любят.
– Я могу задержать вас, – заявил Карлссон.
Рив, похоже, задумался.
– Полагаю, теперь я мог бы рассердиться. Я мог бы потребовать пригласить адвоката.
– Если вам нужен адвокат, мы его предоставим.
– Знаете, что мне действительно нужно?
– Что?
– Я бы не отказался от чашечки чая. С молоком и двумя ложками сахара. И я бы, пожалуй, съел сдобную булочку. Я не переборчив. Мне все нравятся: с заварным кремом, с имбирными орехами, с изюмом.
– Здесь не кафе.
– Но если вы задержите меня, то должны накормить. Дело в том, что вы уже обыскивали мой дом, но ничего не обнаружили. Вы привезли меня сюда и спросили, не видел ли я того ребенка и ту женщину, и я ответил: «Нет, не видел». И больше мне нечего вам сказать. Но если вы хотите, чтобы я сидел здесь, то я буду сидеть здесь. И если вы хотите, чтобы я сидел здесь весь вечер и весь завтрашний день, то я буду сидеть здесь, но мой ответ по-прежнему будет «нет». Меня это не раздражает. Я человек терпеливый. Я люблю рыбачить. А вы любите рыбачить?
– Нет.
– Я еду к водохранилищу. Сажаю на крючок мучного червя, забрасываю удочку, сажусь и жду. Иногда я сижу там целый день, а поплавок ни разу не дернется, но я все равно считаю, что день удался. Так что я с удовольствием посижу здесь, попью чаю и поем булочек, если вы этого хотите, но это не поможет вам найти мальчика.
Карлссон посмотрел на настенные часы над головой Рива. Понаблюдал за секундной стрелкой, обегающей циферблат. Неожиданно его затошнило, и он торопливо сглотнул.
– Я принесу вам кофе, – сказал он.
– Чаю, – улыбнулся Рив.
Карлссон вышел из комнаты для допросов, и его место тут же занял полицейский в форме. Он шел быстро, почти бежал, пока не оказался на заднем дворе. Там раньше находилась автостоянка, но сейчас шли строительные работы: стоянку расширяли. Инспектор жадно хватал ртом холодный вечерний воздух, словно пил и не мог напиться. Посмотрел на часы, было уже шесть. Он почти физически чувствовал, как утекает время. Из освещенного окна на него смотрело лицо, и на мгновение ему показалось, что это лицо человека, которого он только что допрашивал; но затем он понял, что лицо принадлежит брату-близнецу подозреваемого, Алану. В голове крутились обрывки мыслей.
Карлссон вернулся в участок и приказал полицейскому принести чай для Рива, а сам спустился в подвал, во вторую комнату для допросов, где держали Тэрри. Когда он вошел, она как раз препиралась с женщиной-полицейским, которая обернулась на звук его шагов:
– Она хочет курить.
– Мне жаль, – сказал Карлссон, – но это запрещено законом об охране труда и безопасности.
– Можно мне выйти на улицу и покурить там? – спросила Тэрри.
– Через минуту. Когда мы поболтаем.
Он сел и посмотрел на нее. На ней были джинсы и сверкающая, ядовито-зеленого цвета кожаная куртка, присобранная на талии. Между курткой и джинсами виднелся валик белой кожи. Карлссону даже удалось рассмотреть кусочек татуировки. Что-то в восточном стиле. Он заставил себя приветливо улыбнуться.
– Как долго вы вместе? – спросил он.
– А это здесь при чем? – удивилась она.
– Так, вспомогательная информация.
Тэрри сцепила руки и нервно пошевелила пальцами. Ей действительно отчаянно не хватало сигареты.
– Всегда, если хотите знать. Давайте уже, спрашивайте, что вас на самом деле интересует.
Карлссон показал ей фотографию мальчика, и Тэрри посмотрела на нее так, словно перед ней – бессмысленная загогулина. Затем он продемонстрировал фотографию Джоанны Вайн, но она едва взглянула на нее. Он сообщил об исчезновении Кэтрин Райпон, но она только пожала плечами.
– Я никого из них не видела, – заявила она.
Карлссон спросил, где она была тринадцатого ноября, но она снова пожала плечами.
– Не знаю.
В ней была какая-то вялость и отрешенность. Карлссон почувствовал, как от гнева и нетерпения у него заныло в груди. Ему захотелось схватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы добиться хоть какой-то реакции.