– Не знаю. Я просто не могу уехать, зная, что так близок к нему.
– Я сожалею, – сказала Фрида, – но это невозможно. Не сейчас.
– Ладно. – Алан встал и начал натягивать шерстяное пальто. – Тогда мы поедем к ней.
– К ней?
– К моей матери. Той, которая оставила моего брата, но выбросила меня.
– Вы поэтому хотите его увидеть? Чтобы понять, почему она предпочла его вам?
– Должна же быть какая-то причина, правда?
– Вы с ним были просто двумя младенцами. И она ничего не вспомнит.
– Я должен ее увидеть.
– Уже поздно.
– Мне все равно, я готов ехать к ней и среди ночи. Или вы скажете мне, где она, или я сам все выясню. Так или иначе. Возможно, мне скажет ваш друг детектив.
Фрида улыбнулась и тоже встала.
– Я скажу вам, – согласилась она, – раз уж вы так этого хотите. Но сначала позвоните Кэрри и сообщите ей, когда вернетесь домой, скажите, что с вами ничего не случилось. А я пока вызову такси.
– Вы поедете со мной?
– Если хотите.
Карлссон сидел напротив Дина Рива. Каждый вопрос, который он задавал, мгновенно и энергично возвращался к нему – словно мяч, отбитый слишком вяло, поэтому падающий у ног игрока. Так повторялось много раз, и с круглого лица допрашиваемого не сходила легкая полуулыбка, глядя на которую, Карлссон начинал испытывать тошноту. Дин Рив наблюдал за инспектором. Он понимал, что Карлссон сердится, и понимал, что противника охватывает все более сильное чувство беспомощности.
Точно так же он вел себя и с Иветтой Лонг – с той лишь разницей, что во время допроса его взгляд скользил с ее лица на тело, и она, понимая, что заливается краской, все сильнее злилась на себя.
– Он играет с нами! – возмущенно выпалила она боссу.
– Не позволяйте ему действовать вам на нервы. Позволив это, вы дадите ему победить.
– Он уже победил.
– Вы уверены, что готовы к этому? – спросила Фрида.
Алан стоял рядом с ней. Вид у него был испуганный, в глазах уже закипали слезы.
– Вы войдете туда со мной?
– Если хотите.
– Да, пожалуйста. Я не могу… – Он нервно сглотнул.
– Ладно.
Фрида взяла его за руку, словно ребенка, и повела по коридору к комнате, где сидела его мать. Он шел, волоча ноги, а руки у него заледенели. Она ободряюще улыбнулась ему, постучала в дверь и открыла ее. Алан вошел. Она слышала, как тяжело он дышит. На мгновение он замер, уставившись на старуху, ссутулившуюся в кресле, потом неловко подошел и опустился возле нее на колени.
– Мать… Мама!
Фрида невольно отвернулась, увидев выражение ужаса и униженной мольбы на его лице.
– Ты опять был дрянным мальчишкой?
– Это не он. Это я. Другой.
– Ты всегда был капризным.
– Ты от меня отказалась.
– Я никогда, никогда не отказывалась от тебя. Я бы скорее отрезала себе язык, чем отказалась от тебя. Кто тебе это рассказал?
– Ты от меня отказалась. Почему ты меня бросила?
– Наш секретик, а?
Фрида присела на кровать, внимательно наблюдая за миссис Рив. Разумеется, сейчас она говорила о том, что они с сыном совершили столько лет назад.
– Почему я?
– Ты дрянной мальчишка. Что происходит с дрянными мальчишками, а?
– Я Алан. Я не Дин. Я твой другой сын. Твой потерянный сын.
– Ты принес мне пончики?
– Ты должна сказать мне, почему так поступила. Я должен знать. Тогда я оставлю тебя в покое.
– Хочу пончик!
– Ты завернула меня в тонкое полотенце и бросила на улице. Я мог погибнуть. Неужели тебе было все равно?
– Я хочу домой.
– Что со мной было не так?
Миссис Рив ласково погладила его по голове.
– Непослушный, непослушный Дин. Это неважно.
– Да что ты за мать?!
– Я твоя мать, дорогой мой.
– Знаешь, а у него неприятности, у твоего драгоценного Дина. Он совершил очень плохой поступок. Злой.
– Я ничего не знаю.
– Он в полиции.
– Я ничего не знаю.
– Посмотри на меня. На меня! Я не он.
– Я ничего не знаю. – Она начала раскачиваться в кресле, не сводя глаз с Фриды и напевая эту фразу, словно колыбельную. – Я ничего не знаю. Я ничего не знаю. Я ничего не знаю.
– Мама, – сказал Алан. Он осторожно взял ее за руку, поморщился и неуверенно произнес: – Мамочка.
– Непослушный. Очень непослушный.
– Тебе было абсолютно все равно, ведь так? Ты обо мне даже не думала никогда. Что же ты за человек?!
Фрида встала и взяла Алана за руку.
– Идемте, – решительно заявила она. – Достаточно. Вам нужно вернуться домой, туда, где ваше место.
– Хорошо, – послушно кивнул он, и она увидела, что лицо у него покрыто дорожками слез. – Вы правы. Она всего лишь противная старуха. Она не моя мать. Я даже не ненавижу ее. Она ничего для меня не значит, совсем ничего.
Они молча сели в такси. Алан опустил глаза на руки, а Фрида задумчиво уставилась в ночь за окном. Снова пошел снег, на сей раз ложась на тротуары, крыши и ветви платанов. Надо же, белое Рождество, впервые за многие годы. Она вспомнила, как в детстве с братом каталась на санках с холма возле дома бабушки. Щеки щиплет мороз, к ресницам липнут снежинки, она широко открывает рот и что-то вопит от восторга, а мир вокруг белый и размытый от скорости, которую развили санки. Сколько лет прошло с тех пор, как она каталась на санках, или лепила снеговика, или играла в снежки? Сколько времени, если уж о том зашла речь, прошло с тех пор, как она видела брата или сестру? А родителей? Весь мир ее детства исчез, а на его месте она построила мир из взрослых обязанностей, из боли и нужд других людей, порядка и ячеек, тщательно охраняемых границ.
– Это здесь, слева, – сказал Алан водителю, и тот остановил машину.
Алан вышел. Он не закрыл дверь, но Фрида не последовала за ним.
– Разве вы не пойдете со мной? – удивился он. – Я не знаю, как ей обо всем рассказать.
– Вы о Кэрри?
– Я хочу, чтобы вы помогли ей понять.
– Но, Алан…
– Вы не представляете, что я чувствую после того, что сегодня узнал, после всего, что со мной случилось. Я не смогу все правильно объяснить. Она будет потрясена.
– Почему вы считаете, что мое присутствие поможет?
– Благодаря вам все будет выглядеть… ну, не знаю… профессионально, что ли. Вы можете сказать ей то, что сказали мне, и это прозвучит, понимаете, спокойнее, нормальнее – как-то так.