Ку-Тидок Великий! Что только не отдал бы Ани Ше-Киуно за то, чтобы однажды раз и навсегда забыть, чем пахнет, какие звуки издает, какова на ощупь темнота! Если бы он только имел возможность как-то прервать череду кошмарных видений! Если бы существовал способ вытравить гадкий осадок, остающийся на душе всякий раз после пробуждения! Каких только лекарств не перепробовал Ше-Киуно, мечтая лишь об одном – уснуть так, чтобы не видеть сны. В дело шло все – от транквилизаторов до галлюциногенов. Но седативные препараты как будто даже нравились темноте. После их приема она являлась Ше-Киуно во всей своей красе – пугающе-огромная, махровая, давящая, – а после пробуждения голова долго еще оставалась тяжелой и мутной, заполненной обрывками гипертрофированного кошмара. Галлюциногены же делали свое дело – наполняли темноту уродливыми тварями, внимательно наблюдающими за сновидцем из своих укрытий, и поди угадай, что у них на уме. Быть может, галлюциногенные уродцы были совершенно безобидны, но Ше-Киуно все время казалось, что они только ждут момента, чтобы наброситься на него, выпустить кровь, разорвать тело в клочья, высосать разум.
Как-то раз он пришел в себя после галлюциногенного кошмара с мыслью: быть может, варки лопаются потому, что их разрывают изнутри прячущиеся во тьме чудовища? Вот ведь как получается – человек жив до тех пор, пока ему удается избегать встречи с порожденными мраком призраками. А что, если однажды эти твари переберутся из снов в реальность? Как тогда с ними бороться, если никто толком не знает, как выглядят злобные слуги тьмы? Что, если они так же, как и сама тьма, способны менять облик, прикидываться безобидными существами или хорошо знакомыми предметами? Как тогда узнать о грозящей тебе опасности? После того памятного галлюциногенного кошмара Ше-Киуно часа три просидел на кровати, закутавшись в одеяло, – парализованный противоестественным страхом, не мог заставить себя подняться на ноги. С тех пор Ани никогда больше не принимал перед сном наркотики. Когда окунаешься в кошмар с ясной головой, то по крайней мере знаешь, с чего он начнется, и примерно представляешь, чем он должен закончиться, а главное – более или менее ясно, чего следует бояться.
Хотя, с другой стороны, выйти на улицу – это все равно что окунуться в тот же самый кошмар, рядящийся в одежды реальности. Каждый затемненный проулок, каждая затянутая мглой подворотня таят в себе неизвестную опасность. Одна только тень, скользящая вслед за тобой по стене, чего стоит! Ты думаешь, что всех обманул, стороной обошел все ловушки, оставил в дураках преследователей, – хотя, если задуматься, кому ты нужен, кроме все тех же призраков, залегших за углами домов, там, где тень гуще, где их никто не заметит, – и все же ты идешь, ощущая радостную легкость в груди. В голове радужный туман, неспособный генерировать мысли. Хочется петь или, на худой конец, начать насвистывать дурацкий мотивчик, услышанный вчера с экрана – то ли в рекламе, то ли в концертной программе, которую в здравом уме ни за что смотреть не станешь, однако, переключая каналы, задержался на одном из них на пару секунд, заметив смазливую мордашку, и все, примитивное сочетание трех-четырех тактов, которое и мелодией-то не назовешь, засело в голове, точно птичья лапка, завязшая в липкой смоле. И вдруг краем глаза замечаешь движение позади себя. То стелющееся по земле, то скользящее по стенам близлежащих домов, оно явно говорит о недобрых намерениях того, кто крадется за тобой следом.
Поначалу ты стараешься сделать вид, что заметил слежку, но не придаешь этому значения: коли это мелкая шпана, задумавшая напугать, а то и обобрать случайного прохожего, то она набросится, как только поймет, что ты напуган. Если же сохранять спокойствие и самообладание, то вскоре отстанет. Но нет – тот, кто крался следом за тобой, продолжает двигаться так же быстро и бесшумно, не отставая ни на шаг. Ты непроизвольно начинаешь быстрее перебирать ногами – преследователь не отстает. Он движется то чуть левее, то чуть правее тебя, то прямо по твоим стопам. Ты чувствуешь, что страх, охвативший душу, вот-вот перерастет в панику. Наконец ты выходишь на ярко освещенную улицу, мимо идут люди, не вынашивающие никаких зловещих планов, на перекрестке возле припаркованной у тротуара патрульной машины негромко переговариваются о чем-то двое са-туратов. И тогда ты наконец решаешься остановиться и оглянуться. Тень, все время следовавшая за тобой по пятам, сжалась, скукожилась на свету, превратилась в попираемое ногами бесформенное пятно. Но это всего лишь обман. Тень затаилась, прикинувшись безобиднейшим на свете явлением. Она выжидает момент, чтобы снова превратиться в монстра, и, когда ты не будешь этого ожидать, набросится на тебя со спины.
Подобные мысли сами по себе никогда не уходят – требуется вычищать их из головы либо загонять так глубоко в подсознание, чтобы не напоминали о себе. Наклонившись, Ше-Киуно нашарил на полу дистанционный пульт экрана. Чтобы поскорее заснуть, Ше-Киуно обычно включал программу «Правительственный вестник» и ставил таймер на час. Под мерное журчание бессмысленных речей всенародно избранных ва-ниохов, – печать озабоченности судьбами сограждан на лице каждого второго, остальные задумчиво пялятся кто в стену, кто на пол, кто в потолок, – выдающих одну за другой прописные истины, от души приправленные банальнейшими сентенциями, заснуть проще, чем под сказку доброй нянюшки; в отличие от длинных, путаных, чаще всего откровенно бессмысленных речей народных избранников, обсуждающих очередной никому не нужный законопроект, волшебная сказка все же несет в себе определенный объем информации и, что во сто крат важнее, мощный позитивный заряд. Но смотреть «Правительственный вестник», едва открыв глаза, – это суровое испытание для психики. Сразу после пробуждения требовался звуковой поток, способный заполнить все свободное пространство комнаты, чтобы оно не казалось угрожающе пустым и пугающе безжизненным.
Ани включил музыкальный канал и сделал звук погромче. Слова до идиотизма жизнерадостной песенки скользили поверх сознания, не задевая ни один из чувственных центров. С таким же успехом можно было слушать многократно усиленный звук воды, мерно капающей из крана на дно металлической раковины. Звук как бы существовал сам по себе, не привязанный ни к чему существенному, и какое-то время, до тех пор, пока он не сделается навязчивым в своем однообразии, не требовалось почти никаких усилий, чтобы не обращать на него внимания.
Встав на ноги, Ше-Киуно почувствовал неприятное головокружение. Чтобы сохранить равновесие, Ани ухватился за спинку кровати. Ладонью другой руки прикрыв глаза, он попытался заставить себя сосредоточиться на мысли о том, что он самый счастливый человек в Ду-Морке. Так советовал психокорректор, к которому Ше-Киуно время от времени обращался за помощью. Сказать по чести, Ани не очень верил в то, что психокорректор в состоянии помочь ему решить хотя бы часть проблем, но, подобно многим другим жителям города, в той или иной степени подверженным приступам никтофобии и имеющим возможность оплатить услуги дипломированного специалиста, вроде как обученного врачеванию людских душ, посещал врача главным образом для того, чтобы иметь возможность выговориться. Ну не с экраном же разговаривать, в конце-то концов, и не с двухцветным ночником!
Но даже психокорректору Ше-Киуно не рассказывал всей правды о себе. К примеру, психокорректор не знал, что приступы головокружения случаются у Ани тем чаще, чем ближе малый цикл, когда нужно делать очередную инъекцию ун-акса. Сам Ше-Киуно проштудировал горы литературы, посвященной синдрому Ше-Варко, и нигде не нашел упоминания о таком симптоме, как головокружение. По всей видимости, это было явление психологического характера, отображающее на физиологическом уровне боязнь Ше-Киуно, что через десять малых циклов, когда придет время сделать очередную инъекцию, лекарства в обычном месте не окажется. И что тогда? Ждать, когда болезнь перейдет в активную фазу?