– Правда, пришлось нелегко, – заметил он.
Брови индейца поползли еще выше. Он наклонил голову и развел руки в уважительном жесте. Затем подозвал сына, который на ходу отвязал от пояса кисет.
Бесцеремонно отодвинув меня в сторону, молодой индеец разорвал горловину рубашки Джейми и стянул ее. Прищурившись, он высыпал в ладонь комковатое, похожее на пудру вещество, щедро в него поплевал, затем превратил все это в вонючее месиво и обильно смазал раны.
– А вот сейчас меня и правда стошнит, – пробормотал Джейми, вздрагивая от отнюдь не нежной помощи. – Что это за дрянь?
– Кажется, сушеный триллиум с давно прогорклым медвежьим жиром, – ответила я, стараясь не дышать. – Не думаю, что это смертельно. Ну, надеюсь.
– Ага, я тоже, – буркнул Джейми. – Не-не, хватит, спасибо вам огромное, – с вежливой улыбкой отделался он от индейца.
Несмотря на шутливый тон, губы у него оставались белыми, что было заметно даже в тусклом свете костра. Я коснулась здорового плеча, чувствуя, насколько напряжены его мышцы.
– Принеси-ка виски, саксоночка. Позарез нужно.
Один из индейцев попытался выхватить бутылку, стоило мне ее достать из седельной сумки, но я грубо его отпихнула. Он удивленно хрюкнул, поднял сумку и принялся копаться, словно кабан в поисках трюфелей. Я торопливо отнесла Джейми огненную воду.
Он сделал маленький глоток, потом еще, уже побольше, и открыл глаза. Потом пару раз глубоко вздохнул, снова отпил и вытер губы. И протянул бутылку старшему индейцу.
– Думаешь, стоит? – тихо спросила я, вспоминая жуткие рассказы Майерса.
– Либо я с ними поделюсь, либо они отнимут, саксоночка, – слегка раздраженно отозвался Джейми. – Их же трое, ну.
Старший индеец понюхал горлышко – и его ноздри затрепетали, будто он оценил редкий букет напитка. Даже я со своего места чуяла запах спиртного и удивилась, как индеец не обжег себе слизистую носа.
На грубом лице расползлась блаженная улыбка. Он бросил сыновьям нечто похожее на «Харуу!», и тот, что копался в нашей сумке, поспешил к брату, сжимая в кулаке пару лепешек.
Старший индеец встал с бутылкой в руке, но пить не стал, а подошел к туше медведя, чернеющей на земле. С огромной осторожностью он накапал немного виски в ладонь и вылил в полуоткрытую пасть зверя. Затем неторопливо повернулся кругом, церемонно стряхивая с пальцев капли. На свету они вспыхивали золотом и янтарем и шипели, попав в огонь.
Джейми выпрямился, увлеченно наблюдая.
– Ты только посмотри…
Один из младших вытащил маленький украшенный бусинами кисет с табаком. Бережно набив чашку небольшой трубки, индеец разжег ее сухим прутиком от нашего костра и сильно затянулся. Табак вспыхнул и задымил. По поляне разнесся богатый аромат.
Джейми прислонился ко мне, прижавшись здоровым плечом к бедру. Я чувствовала, что дрожь потихоньку отступает перед силой виски. Да, Джейми несильно пострадал, но напряжение после схватки со зверем и необходимость держаться настороже делали свое дело.
Старший индеец взял трубку и сделал пару глубоких затяжек. Затем он опустился на колени и, набрав полные легкие, осторожно вдул дым в нос мертвого медведя. Индеец повторил ритуал еще несколько раз, что-то бормоча.
Потом легко поднялся на ноги и вручил трубку Джейми. Тот повторил за индейцами – пару раз церемонно вдохнул дым – и передал ее мне.
Я поднесла трубку к губам и очень осторожно затянулась. Обжигающий дым полез в глаза и нос, горло сжалось от желания закашляться. Я с трудом подавила этот позыв и торопливо сунула трубку обратно Джейми. Я даже вся покраснела, чувствуя, как дым лениво пробирается вниз, к легким.
– Не надо было глубоко вдыхать, саксоночка, – пробормотал Джейми. – Просто подержала бы во рту и выдохнула через нос.
– А раньше… объяснить… не мог?! – кое-как выдавила я.
Индейцы наблюдали за мной, округлив глаза. Старший наклонил голову к плечу, хмурясь, словно пытался разгадать какую-то загадку. Он вдруг взвился на ноги и с любопытством присел рядом со мной на корточки, причем так близко, что я уловила странный, закоптелый аромат его кожи. На индейце не было ничего, кроме набедренной повязки и некоего подобия кожаного фартука, зато с шеи свисало огромное вычурное ожерелье с ракушками, камешками и клыками крупных животных.
А потом он неожиданно протянул ладонь и сжал мою грудь. В этом жесте не было ни капли похоти, но я все равно подпрыгнула. Как и Джейми, который тут же схватился за кинжал.
Индеец спокойно откатился на пятки и помахал рукой, мол, ничего такого. Хлопнув себя по плоской груди, он изобразил на ней выпуклость, затем указал на меня. Индеец действительно не хотел никого обидеть, а лишь хотел убедиться, что я женщина. Он перевел взгляд с меня на Джейми и вопросительно вскинул бровь.
– Да, она моя, – кивнул Джейми. Он опустил кинжал, по-прежнему держа его в руке и хмуро глядя на индейца. – Веди себя прилично, ага?
Ничуть не интересовавшийся этой сценой молодой индеец что-то произнес и нетерпеливо махнул на медвежью тушу. Его отец, не обращая внимания на раздраженного Джейми, ответил и снял с пояса нож для свежевания.
– Эй… это мое.
Индейцы удивленно повернулись. Джейми поднялся на ноги и указал острием кинжала сперва на тушу, а потом уверенно – на себя.
Не дожидаясь реакции, он опустился на колени рядом с медведем. Перекрестился, забормотав по-гэльски, и занес кинжал над неподвижным телом. Я уже видела, как он так делал, когда убил оленя по дороге из Джорджии.
Это была особая молитва для свежевания, которую он выучил еще мальчишкой, пока учился охотиться в горах Шотландии. Он рассказывал, что она очень древняя. Настолько, что некоторые слова давно никто не использует, поэтому она так странно звучит. Однако охотник обязательно должен ее прочесть над любым убитым животным, если оно крупнее зайца, – прежде чем разрезать его горло или вспороть брюхо.
Без малейших колебаний Джейми сделал неглубокий надрез на груди – выпускать кровь уже не было необходимости, сердце давным-давно замерло. А потом вспорол шкуру между лап. Сквозь узкую щель в черной шерсти показались светлые кишки, блеснувшие в свете костра.
Чтобы разрезать и снять шкуру, не повредив ткани и сохранив внутренности на месте, требовались немалая сила и опыт. Я, вскрывавшая куда более мягкие человеческие тела, увидела в действиях Джейми хирургическую точность. Как и индейцы, за ним наблюдавшие.
Правда, их внимание привлекли не умения Джейми, таким тут могли похвалиться многие; нет, их заинтересовала молитва. Глаза старшего индейца даже расширились, и он бросил взгляд на сыновей, когда Джейми опустился на колени возле медведя. Может, индейцы не поняли ни слова, но, судя по выражению их лиц, они точно знали, что он делает. И это их одновременно и поразило, и приятно удивило.