Мифэнви плакала, как плачут, встретив кого-то дорогого, из тех, кого уже и не чаяли повстречать.
И даже Латоя притихла, завороженная красотой исполняемого произведения.
Едва последний звук растаял в воздухе, как Мифэнви, будто вынырнув из ночной реки, обновленная и переполненная, кинулась к деверю.
– Колдер, вы невероятно играете! Как вы смели три года мучить меня беззвучием?! Никогда так больше не делайте! – лепетала она, тряся его за руку.
И Колдер, глядя в эти бездонные чистые глаза, поклялся играть каждый вечер.
Как раз подали ужин, и все они, взволнованные и радостные, вдруг помолодевшие, болтая о всяких пустяках, двинулись к столу. Колдер отодвинул стул и помог сесть Мифэнви, Латоя же уселась сама. И они говорили, говорили: о погоде и политике, о светских скандалах и философии. Где-то Латоя была заводилой, где-то лишь наблюдала, открыв рот, как хозяева замка перебрасываются цитатами из классиков, с легкостью переходя при надобности то на латынь, то на греческий, то на французский.
– Кстати, – словно опомнился Колдер, – когда вы, дражайшая кузина, появились здесь, вы сказали Мэрион, что вас нужно срочно спасти? Что стряслось?
– Эх, Колди, как я могу доверить тебе тайну моего сердца, когда ты все время такой официальный?! – сказала она, полушутя-полугрустно.
– Доверься мне, – Мифэнви покровительственно накрыла ее ладонь своей.
– При всем уважении, Мейв, ты вряд ли сможешь мне помочь.
– Ну что ж, тогда поведайте нам обоим! Две головы все-таки лучше, – подбодрил ее Колдер.
И Латоя вдруг посерьезнела и погрустнела. Несколько раз ковырнув салат вилкой, она вздохнула и решилась:
– Все дело в том, что я оказалась в центре скандала.
И затихла.
Мифэнви нежно пожала ей руку.
– Ох, бедняжка! Так что же случилось? Тебя соблазнили и бросили?
Латоя мотнула головой.
– О, Мейв, дорогая, все гораздо-гораздо хуже! Я пожелала быть соблазненной: проиграла пари.
Повисла пауза.
Колдер сидел мрачный и в неровных отблесках свечей казался бледнее обычного.
– Странный спор! – наконец проговорил он холодно. – Тем более, как я понимаю, заключался он между леди и джентльменом?
– Верно, я заключила пари с графом Джоэлом Макалистером, он известный пройдоха и светский лев, и все матери держат своих дочерей подальше от него… Но маман… Он совершенно сбил ее с толку. Она так доверяла ему. А обо мне и говорить нечего – я захотела его сразу, как увидела.
От этих подробностей Мифэнви залилась краской, а Колдер с трудом сдерживал ярость.
– И что же, нынче весь лондонский свет так изъясняется? – вкрадчиво поинтересовался он.
– Нет, но мы с маман всегда называли вещи своими именами. С тех пор как восемь лет назад умер отец, пусть земля ему будет пухом, маман перестала меня воспитывать.
– Это было крайне неосмотрительно с ее стороны, учитывая количество и размеры розовых слонов, что живут в вашей голове, – заметил Колдер, покрутив бокал.
– Уж как есть, – вздохнула Латоя, – ну, в общем, мы поспорили на ночь любви, и я проиграла.
– И… этот джентльмен… он что… попросил у тебя… оплату долга? – дрожащим голоском промолвила Мифэнви. Подобные легкомыслие и безнравственность просто не укладывались у нее в голове.
– Да, и я расплатилась сполна, – уткнувшись взглядом в стол, пробормотала Латоя.
Мифэнви тихо вскрикнула и лишилась чувств.
Колдер тут же подскочил к ней, подхватывая и укладывая на кушетку, что стояла неподалеку.
– Ну что ты стоишь столбом! – заорал он на незадачливую рассказчицу, словно та была служанкой. – Открой окно и подай соли, ты же наверняка их носишь с собой!
Латоя, потрясенная степенью невинности своей вновь обретенной кузины, тут же бросилась выполнять его приказы.
Постепенно Мифэнви пришла в себя, поднялась и села, тихонько поблагодарив близких за участие.
А Колдер, стоявший рядом на коленях и все еще легонько придерживавший ее за талию, обрушил на Латою накопившийся гнев:
– И как ты после такого посмела явиться сюда?!
– Ах, Колди, я была в отчаянии. Нас с маман везде перестали принимать, потому что подлец Макалистер все рассвистел. Невозможно даже было высунуться на улицу – в меня едва не пальцами тыкали… Ах… – и закрыв лицо руками, она разрыдалась.
Мифэнви патологически не могла видеть плачущих людей, особенно женщин. Еще пошатываясь после недавнего обморока, она все-таки встала, подошла к Латое и обняла ее за плечи:
– Не плачь, мы что-нибудь придумаем, – заботливо проговорила она.
– Нет, – решительно замотала головой Латоя, – тут уже ничего не придумаешь. Все погибло.
– Ты хоть понимаешь, – Колдера трясло от ярости, – что из-за паршивой овцы вроде тебя позор ляжет на весь род Грэнвиллов?
О реальных последствиях он старался даже не думать: нужно было быть святой, как Мифэнви, чтобы, живя под одной крышей с одиноким молодым мужчиной, не навлечь на себя сплетен и кривотолков. Ему хотелось схватить эту грязную мерзавку за волосы и выставить вон, прямо вот так, в ночь.
– Теперь-то я понимаю… – печально протянула Латоя, утыкаясь носом в худенькое, пахнущее корицей и ванилью плечо Мифэнви. Та лишь покрепче обняла кузину и погладила ее по спине.
– И надеюсь, ты осознаешь, что не можешь больше оставаться здесь ни минуты, – решительно сказал хозяин Глоум-Хилла. – Я позову дворецкого, попрошу, чтобы он сопроводил тебя к подъемнику и помог найти экипаж.
– О нет! – она рванулась из объятий Мифэнви и бухнулась на колени перед Колдером. – Кузен, прошу, умоляю, не прогоняй меня! Мне некуда идти! Даже родная мать теперь не хочет меня видеть! Прошу!
Мифэнви, взволнованная и потрясенная, была в шаге от того, чтобы последовать ее примеру.
– Колдер, я тоже прошу вас, не прогоняйте бедняжку, – испуганно пролепетала она, готовая принять на себя всю тяжесть его гнева.
Колдер глубоко вздохнул, ему требовалось прилагать нечеловеческие усилия, чтобы сохранять хладнокровие и не пнуть стоящую возле него на коленях белокурую женщину.
– Мифэнви, – сказал он как можно спокойнее, хотя сам звук ее имени уже лишал его почвы под ногами, – я тоже прошу вас проявить благоразумие. Если она останется – о вас же начнут тоже говорить черт-те что.
– Я не боюсь пересудов! – вскинув голову, проговорила леди Грэнвилл.
– А вот я боюсь! – прокричал лорд Грэнвилл. – И не допущу, чтобы ваше честное имя трепали по ветру из-за того, что эта… дрянь… перемазала вас своей грязью!
Латоя завыла и еще сильнее вцепилась в его колени.