– Дело не в том, что доктор тебе не верит, – негромко вмешалась Роббинс. – Продолжайте, Кен.
– ЭПО и ГРЧ также усиливают способность тела к заживлению – от ран, угрожающих жизни, до микроскопических повреждений мышечных волокон. Основная ценность этих веществ для спортсменов состоит в том, что они ускоряют реабилитацию. Не только после травм, но и после обычных тренировок.
Куява выдвинул верхний ящик стола, достал из него зеркало. Второе зеркало, поменьше, он вытащил из кармана халата и подошел к Уиллу.
– У тебя на голове была рана длиной в дюйм. Мне пришлось наложить шесть стежков, чтобы закрыть ее. Произошло это почти сутки назад. А теперь посмотри на свою рану.
Куява разместил одно зеркало над головой Уилла, а второе дал ему, чтобы он держал его перед глазами. Потом он отодвинул пряди волос выше виска Уилла.
Рана исчезла. Ни рубца, ни коросты. Даже швов не осталось. Только кожа немного обесцветилась.
– Рана не просто зажила. Твой организм успел растворить шовный материал, на что обычно уходит больше недели. А это, мягко говоря, несколько необычно.
Куява убрал зеркала, взял со стола несколько распечатанных страниц и протянул их доктору Роббинс.
– Кровь, взятую у вас вчера, я подверг самому обычному исследованию. Способность вашей крови к связыванию кислорода беспрецедентна – она в три раза выше верхней границы нормы. В сравнении с вами Лэнс Армстронг [18] на пике своей спортивной формы выглядел бы инвалидом.
– Я ничего не понимаю, – сказал Уилл. – Это невозможно. Наверняка это какая-то безумная ошибка.
Побледневшая и нахмурившаяся Роббинс продолжала просматривать результаты анализов. Она глубоко задумалась.
– Я так не думаю, – покачал головой Куява. – А пока мне хотелось бы провести еще ряд обследований, чтобы определить, самостоятельно ли твой организм произвел такие уровни вышеупомянутых веществ, или они были созданы синтетическим путем, или введены в твой организм каким-то методом, тебе неизвестным. Тебе когда-нибудь делали какие-нибудь уколы?
– Нет.
– Давали какие-нибудь необычные витамины или пищевые добавки?
– Насколько мне известно, нет, – ответил Уилл.
– Было бы очень желательно ознакомиться с твоей медицинской картой. Результаты ежегодной диспансеризации, пометки о прививках и так далее. Ты мог бы попросить родителей прислать мне эти документы?
– Конечно, – ответил Уилл.
Правда была куда более идиотской: он не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь хоть раз ходил к врачу. У отца в потертом кожаном саквояже хранился фонендоскоп и инструменты для осмотра ушей, носа и горла, а также аппарат для измерения давления и шприцы, чтобы брать кровь на анализ. Два раза в год с помощью этих нехитрых приспособлений отец обследовал Уилла. Уилл довольно долго считал, что так происходит во всех семьях. Но было и еще одно обстоятельство в этом необычном, но привычном порядке вещей: Уилл никогда не нуждался в услугах врачей. Потому что, насколько ему помнилось, за всю свою жизнь он ни разу не болел. Ни разу.
– Я не хотел тебя волновать. Просто мне нужна более полная картина, – сказал Куява. – Проведем еще анализы, подойдем к проблеме с разных сторон и посмотрим, что это нам даст.
– Для этого нам, конечно, необходимо твое согласие, – добавила Роббинс. – Твое и твоих родителей. Ты мог бы попросить их об этом?
– Я им позвоню сегодня, – сказал Уилл.
– Чем скорее, тем лучше, – заметил Куява. – Если хочешь, можешь воспользоваться моим телефоном.
– Сейчас до них не дозвониться, – сказал Уилл. – Попробую позже. Скажите, а мне можно будет тренироваться с командой по кроссу?
– Мистер Вест, на основании того, что я увидел, могу сказать, что вы сможете запросто добежать отсюда до канадской границы, даже не начав часто дышать.
Второй день подряд – правда, по другой причине, Уилл покинул медицинский центр в полном смятении. На этот раз он даже не заметил мороза.
«Теперь хотя бы ясно, откуда у меня такая способность к бегу, но черт побери, как это могло произойти? Может, я урод какой-то? Неудивительно, что родители не хотели, чтобы я вступил в команду по кроссу. Меня бы показали в шоу Рипли «Хотите – верьте, хотите – нет» [19] . А что найдут, когда начнут заглядывать внутрь меня?»
Когда Уилл направился к кампусу, поблизости зазвонили куранты. Уилл посмотрел в ту сторону, откуда донесся звук. Часы на башенке Ройстер-Холла, ближе к центру лужайки, показывали ровно одиннадцать.
Уилл достал из кармана расписание уроков, которое ему дал Макбрайд. Первое из пяти занятий на сегодня начиналось в одиннадцать. «Прямо сейчас!» Аудитория двести семь, Бледсоу-Холл. Уилл вызвал в памяти карту кампуса и вспомнил, где находится это здание. Он рассчитал в уме расстояние – примерно четверть мили – и побежал.
С Бледсоу-Холлом он поравнялся в то самое мгновение, когда прозвучал одиннадцатый удар курантов. Уилл торопливо вошел в здание, бегом поднялся вверх по лестнице и нашел аудиторию номер двести семь. За ребристым стеклом в двери он рассмотрел силуэты учеников и услышал мужской голос. Он вдохнул поглубже, открыл дверь и вошел.
Шесть рядов изогнутых дугами столов красного дерева поднимались каскадным амфитеатром. Большие окна напротив входа были закрыты решетчатыми деревянными ставнями, в щели которых проникало солнце. За столами сидели двадцать пять учеников с приподнятыми под углом планшетниками.
Все до одного были привлекательными внешне, серьезными и физически крепкими. Команда, собранная из представителей разных рас и этнических групп. Собранные, уверенные в себе. Если этот класс как-то отражал состав учащихся в Центре, то Рурк был прав: эти ребята намного превышали средний уровень. Если пока они не были богатыми и знаменитыми, это было всего лишь вопросом времени. Уилл ощутил себя скунсом в опере.
Преподаватель – моложавый, энергичный мужчина с копной длинных песочных волос – стоял перед квадратным голубоватым экраном, занимавшим большую часть стены. На кафедре перед ним находилось нечто наподобие встроенной компьютерной панели управления. Когда Уилл вошел, педагог прервал лекцию.
– А вы… – осведомился он.