«Ага, — поняла она. — Снова сон. Надо было лучше смотреть, куда бегу…»
Музыка казалась странной. В ней был какой-то ритм, но мелодия звучала глухо и путано, словно её играл под водой задом наперёд оркестр, впервые в жизни увидевший инструменты.
И Тиффани правда надеялась, что остальные танцоры просто надели маски. На ней-то самой точно была маска — она смотрела сквозь отверстия для глаз и гадала, кого изображает. А ещё на Тиффани было платье, длинное и сверкающее.
«Ну, хорошо, — спокойно подумала она. — Где-то тут есть дрём, надо только его отыскать. А всё вокруг — сон. Но не мой. Дрём лепит сны из того, что найдёт у тебя в голове, а я сроду ничего такого не видела».
— Фва ваа фваа ва вах? — спросил павлин.
Голос у него был под стать музыке в зале: вроде бы голос как голос, да не совсем.
— О да, — ответила Тиффани. — Прекрасно.
— Фваа?
— О. Э-э… ууф фаф фваф?
Кажется, помогло. Танцор с головой павлина коротко поклонился ей.
— Мва ваф ваф, — сказал он печально и пошёл прочь.
«Где-то здесь прячется дрём, — напомнила себе Тиффани. — Очень умелый дрём. Это огромный сон».
Хотя кое-какие мелочи подкачали. В зале были сотни людей, однако те, что вдалеке, хотя и двигались на первый взгляд вполне естественно, были совсем как деревья в волшебном лесу — просто тёмные кляксы и вихри красок. Но нужно было присмотреться, чтобы заметить это.
«Первый Взгляд», — подумала Тиффани.
Люди в великолепных маскарадных костюмах шествовали рука об руку мимо неё, словно она была всего лишь ещё одной гостьей. Те, кто не присоединился к новому танцу, направились к длинным столам в конце зала, заставленным блюдами с едой.
Такую еду Тиффани раньше доводилось видеть только на картинках. На ферме не голодали, но даже самое щедрое угощение на Свячельник выглядело совсем не так, как здешнее. Еда на ферме обычно была разных оттенков белого и коричневого. Никак не розовой и не голубой, и она уж точно не дрожала и не шла рябью, когда кто-то проходил рядом.
Тут лежали штучки на палочках и сияющие, переливающиеся штучки в чашах. Всё украшал крем, или завитки шоколадной помадки, или тысячи крохотных разноцветных горошинок. Всё казалось взбитым, или глазированным, или присыпанным, или то, другое и третье разом. Это была не еда. Это было то, чем становится еда, когда после безгрешной жизни попадает в рай для еды.
Не еда, а сплошная показуха. Она лежала грудами вокруг огромных украшений из цветов и веток. Прозрачные резные фигуры высились тут и там, словно межевые камни в этом съестном краю. Тиффани протянула руку и коснулась сверкающего петушка. Кончикам пальцев стало мокро и холодно — петушок был изо льда. Другие фигуры изображали весёлого толстяка, чашу с фруктами, лебедя…
Тиффани на миг почувствовала искушение. Она уже очень давно ничего не ела. Но слишком уж бросалось в глаза то, что еда — вовсе не еда. Просто наживка. Она словно говорила: «Привет, малышка! Съешь меня!»
«А я нормально справляюсь, — подумала Тиффани. — Хорошо, что дрём не догадался подсунуть мне сыр…»
И стал сыр. Вдруг оказалось, что сыр был повсюду и всегда.
На картинках в «Ещегоднике» она видела много разных сыров. Тиффани удавались сыры, и ей всегда хотелось попробовать другие. Гагауда, почеширский сыр, амамбер, вглааздам, пролезай, взгрюйер… Не говоря уже о знаменитом ланкрском синежильном, который приходится приколачивать к столу гвоздями, чтобы он не ел другие сыры.
«Можно ведь только попробовать, совсем немножко… Это совсем не то же самое, что есть! В конце концов, — думала Тиффани, — я ведь начеку. Я вижу этот сон насквозь, верно? Так что он ничего мне не сделает, да?
И всё-таки… гм, далеко не каждый почувствует такое желание попробовать при виде какого-то там сыра».
Ладно, дрём добавил сыры, как только Тиффани подумала о них, но…
Нож для сыра был у неё в руке. Тиффани не помнила, чтобы брала его.
Холодная капля упала ей на пальцы, заставив поднять глаза. Над столом высилась ледяная скульптура. На сей раз это оказалась пастушка. В юбках колоколом, будто под ними седельные сумки, и большой соломенной шляпке. Тиффани была готова поклясться, что ещё недавно на месте пастушки был лебедь.
И тут она снова разозлилась. Её чуть не одурачили! Тиффани посмотрела на сырный нож.
— Стань мечом, — сказала она.
Ведь это её сон, пусть и навеянный дрёмом. Она — настоящая. И часть её не спит.
Раздался «донннг!».
— Поправка. Стань мечом, но не слишком тяжёлым для меня.
На сей раз она смогла удержать клинок.
В огромном букете зашуршало, и из-под листьев высунулась рыжеволосая голова.
— Пест! — прошептала она. — Не жувай канапехи!
— Ты немного опоздал!
— Ах, ну, эт’ ж старый хитроумудрённый дрём, — сказал в своё оправдание Явор Заядло. — Сон не впускал нас, покуда мы не причипурились.
Он вылез из зелени и робко продемонстрировал свой наряд: чёрный костюм с галстуком-бабочкой.
Вокруг зашуршало, и из цветочных украшений появились другие пикеты. Вместе они смахивали на стаю рыжеголовых пингвинов.
— Причипурились?
— Ах-ха, — сказал Туп Вулли. — И знашь, эти вашие бруки страх кык жмут в стеснялищах.
— Ты ужо сыскнула дрёма? — спросил Явор Заядло.
— Нет! Тут слишком много народу!
— Мы те сподмогнём! Вблизях он не спрячется. Токо берегайсь! Хто его знает, чего он сотворнёт, коль узырит, что ты его шандаракснуть хошь… Так, ребя, хто куды расходимся и типа тащимся от вечерины…
— Ась? Пойло жракс, морда драке и всё тако? — обрадовался Туп Вулли.
— Ну что с тобой делать, раскудрыть, — закатил глаза Явор Заяло. — Это ж шик-блесковая вечерина, не кака-така! Тута тащатся так: мешкуются с толпой и фигли-мигли.
— A-а! Эт’ лехко! Мигляр я хочь куды! — сказал Туп Вулли. — Попёрли!
Фигли не растерялись даже во сне, даже на помпезном балу. Они знали, что делать: догони быстро, заори… вежливо.
— Чудна погодка для этого времени году, агась, чучундрочка?
— Эй, паря, наложи-ка старррику фу-угрей, да побольше!
— Игрецы лабают бо-жест-вен-но, агась?
— А мне он той икры, чё кабачки наметали!
С толпой было что-то неладно. Никто не бросился спасаться бегством — а ведь при вторжении Фиглей на любой нормальный бал паники не избежать.
Тиффани снова стала кружить среди гостей. Люди в маскарадных костюмах и на неё не обращали особого внимания. Это потому, что они тут для фона, как деревья в лесу, подумала она.