— Вероятно, мы получили разные дозы. Надеюсь. Спросим дикарей, как они.
Спросили на следующем привале; судя по выражению их лиц, солнцеходы ждали так долго, что начали тревожиться.
— Как дела? — спросил Трон.
— Мне плохо, — ответила Свон. — Как вы трое?
Они переглянулись.
— Все в порядке, — сказал Трон.
— Ни тошноты, ни поноса? Голова не болит, мышцы не ноют? Волосы не выпадают?
Солнцеходы снова переглянулись, пожали плечами. Они тогда успели спуститься в лифте.
— Я не очень хочу есть, — сказал Нар, — но и пища здесь не слишком хорошая.
— У меня рука еще болит, — добавил Трон.
Свон, негодуюя, посмотрела на них. Солнцеходы молодые и сильные, они делают то же, что всегда, только под землей и против движения солнца. Она посмотрела на Варама.
— А как ты?
— Устал, — ответил Варам. — Не могу идти быстрей, чем сейчас, или дольше без перерывов.
Свон кивнула.
— Я тоже. Я, наверно, пойду еще медленнее. Поэтому, может, вам втроем пойти вперед? А когда дойдете до заката или встретите людей, расскажете им о нас.
Солнцеходы кивнули.
— Как узнать, когда мы будем на месте? — спросил Трон.
— Через две недели на очередной станции можете подняться на лифте и выглянуть.
— Хорошо. — Трон посмотрел на Тора и Нара, те кивнули. — Мы пришлем помощь.
— Отлично. Не слишком спешите, старайтесь не пораниться.
После этого Варам и Свон шли одни. Час ходьбы, полчаса отдыха, снова и снова — девять раз; потом долгая еда и сон. Час — это много; девять часов их переходов с отдыхом казались двумя неделями. Время от времени путники свистели, но Свон плохо себя чувствовала, а Варам не хотел свистеть один — только если она просила. Иногда Свон останавливалась и уходила в туннель облегчиться.
— У меня понос, — сказала она однажды. — Нужно очистить скафандр.
Потом она говорила только:
— Подожди немного.
Минут через пять или десять она появлялась, и они шли дальше. По ней стало заметно обезвоживание. Свон сделалась очень раздражительной и часто разговаривала с Полиной, а иногда и с Варамом злобно. Сварливая, вздорная, неприятная. Варам, раздраженный ее несправедливостью, тем, как бессмысленно она создает конфликты, шел молча, негромко насвистывая мрачные музыкальные фрагменты. В такие минуты он вспоминал урок, усвоенный еще в яслях: если окружающие угрюмы, перетерпи их трудные минуты, иначе вообще ничего не получится. В его ясли входило шестеро, и один из них был постоянно мрачен до депрессивности — в конечном счете, как считал Варам, именно это привело к распаду группы; сам он был из тех, кто меньше способен видеть личность во всем ее диапазоне. У шести человек складываются тридцать парных взаимосвязей; чтобы ясли выдержали, плохими из этих тридцати должны быть всего одна или две пары связей. Их ясли даже близко к этому не подходили, но позже Варам понял, что именно этого самого мрачного, каким сам он сделался в депрессивной половине своего цикла, остальным и не хватало больше всего. Урок следовало помнить и руководствоваться им.
Однажды прошло десять минут с того момента, как Свон ушла в боковой коридор и пропала; Вараму почудился стон.
Поэтому он вернулся и увидел, что она в полуобмороке лежит на полу, скафандр спущен, процесс испражнения прерван. И действительно стонет.
— О нет! — сказал Варам, склоняясь к ней. На Свон была рубашка с длинными рукавами, но обращенный к земле бок посинел от холода. — Свон, ты меня слышишь? Тебе больно?
Он приподнял ее голову: ее взгляд плыл.
— Проклятье, — сказал Варам. Ему не хотелось снимать с нее скафандр из-за грязи между ног. — Сейчас, — сказал он, — я тебя почищу.
Ему доводилось менять пеленки младенцам и подгузники детям постарше, и он знал, как это делается. В кармане скафандра лежала туалетная бумага; недавно ему самому пришлось несколько раз в спешке ее использовать, и это тревожило его больше, чем он сознавал. В скафандре нашлись и вода, и даже упаковки влажных салфеток. Он достал все это, раздвинул ноги Свон и вытер ее дочиста. Даже отводя взгляд, он не мог не видеть в путанице лобковых волос там, где обычно находится клитор, маленький член и яички. Гинандроморф; его это не удивило. Он закончил обтирать Свон, стараясь действовать тщательно, но быстро, потом положил ее руки себе на плечи, поднял — она оказалась тяжелее, чем он думал, — подтянул ее скафандр до талии и посадил ее на землю. Потом всунул ее руки в рукава. К счастью, ИИ скафандра ему помогал. Варам посмотрел на ее лежащий на земле рюкзак: его надо было забрать с собой. Он пристроил его себе на плечи, затем взял Свон на руки и понес. Голова ее запрокинулась; ему это не понравилось, и он остановился.
— Свон, ты меня слышишь?
Она застонала и моргнула. Он продел руку ей под шею и снова поднял.
— Что? — спросила она.
— Ты потеряла сознание, — сказал он. — Когда у тебя был понос.
— О! — сказала Свон. Подняла голову и обняла его за шею. Он снова пошел. Теперь, когда она ему помогала, она казалась не такой уж тяжелой.
— Я чувствовала приближение вазовагинального приступа, — сказала она. — Что, начались месячные?
— Нет, не думаю.
— А похоже. Живот крутит. Но не думаю, что у меня в организме осталось достаточно жира для этого.
— Может, и нет.
Она вдруг дернулась в его руках, отстранилась и посмотрела в лицо.
— О боже! Послушай, некоторые опасаются прикасаться ко мне. Должна предупредить. Видишь ли, есть люди, которые глотают чужаков с Энцелада.
— Глотают?
— Да. Вводят себе штамм бактерий с Энцелада. Едят их; теоретически это очень полезно. Я их проглотила. Очень давно. Ну и вот, некоторым это не нравится. Не любят даже вступать в контакт с теми, кто это сделал.
Варам с трудом сглотнул, подавляя приступ рвоты. Сам ли действует этот чуждый микроб, или только мысль о нем? Не узнаешь. Что сделано, то сделано; тут он ничего изменить не может.
— Насколько я помню, — сказал он, — жизнь с Энцелада не считается заразной.
— Верно. Но она передается с телесными жидкостями. То есть я хочу сказать, что она вводится в кровь. Хотя я свой штамм выпила. Может, он попал только в желудок. Но люди опасаются. Так что…
— Ничего мне не сделается, — сказал Варам.
Какое-то время он нес ее, зная, что она разглядывает его лицо. Судя по тому, что он видел в зеркале, когда брился, смотреть там было особенно не на что.
Не собираясь заводить об этом беседу, он вдруг сказал:
— Ты проделывала с собой очень странные вещи.
Свон поморщилась и отвернулась.