Бюджетная дисциплина в Вашингтоне уступила призраку 30 сентября 2002 года. В этот день с одобрения конгресса основной антидефицитный закон США утратил силу. Закон об исполнении бюджета 1990 года превратился в памятник самоограничению конгресса. Принятый при поддержке обеих партий в эпоху Джорджа Буша-старшего, этот закон позволял держать под контролем дефицит федерального бюджета и тем самым помог подготовить почву для экономического бума в 1990-е годы. Закон жестко ограничивал дискреционные расходы конгресса и разрешал финансирование только при наличии соответствующего источника доходов. Нарушение этих условий автоматически влекло сокращение расходов на социальные программы и оборону, т. е, крайне нежелательное для любого политика урезание.
Однако Закон об исполнении бюджета не предусматривал возможности появления многолетнего профицита (по иронии судьбы, его цель состояла в сбалансировании бюджета к 2002 году). В стремлении потратить деньги конгресс в конце 1990-х годов начал искать лазейки, которые позволяли не подчиняться правилам. Как сказал один из сотрудников аппарата палаты представителей: «От нас требовали не допускать дефицита, но дефицита ведь нет!» Но теперь, когда сдерживающие меры утратили силу, дефицит вернулся вновь.
В середине сентября я обратился к конгрессу с призывом не сдавать этот первый оборонительный рубеж, «Срок действия правил исполнения бюджета истекает. — сказал я во время выступления перед Бюджетным комитетом палаты представителей. — Отказ от них будет роковой ошибкой. Без четко определенного курса и конструктивных целей крен в сторону бюджетного дефицита вновь станет для нас привычным делом... Если мы не будем придерживаться правил исполнения бюджета и не подтвердим свою финансовую ответственность, годы упорного труда пойдут насмарку».
Конечно, последствия проявятся не сразу, но они будут очень тяжелыми.
Я предупредил: «История показывает, что несоблюдение финансовой дисциплины в конечном итоге приводит к повышению процентных ставок, сокращению капиталовложений, снижению темпов роста производительности и к непопулярным решениям в будущем».
Мое заявление было распространено заранее. Без сомнения, его содержание оказалось не по душе многим. На заседание комитета явилась примерно половина членов. Зачитывая фрагмент, призывающий к межпартийному консенсусу, который в свое время позволил принять Закон об исполнении бюджета, я наблюдал за реакцией конгрессменов. Большинство присутствующих смотрели на меня пустыми глазами. Хуже того, по характеру вопросов было ясно, что почти никто из законодателей не заинтересован в ограничении расходов. Они не хотели вдумываться в мое предложение и видеть более масштабную экономическую опасность, а просто меняли тему. Предметом разговора стало снижение налогов в настоящем и будущем и доводы за и против. Именно эта тема доминировала в немногочисленных газетных сообщениях о моем выступлении, которые появились на следующий день.
В сенате Пит Доменичи, Фил Грэмм, Кент Конрад. Дон Никле и другие финансовые консерваторы старались сохранить механизмы обеспечения сбалансированности бюджета. Однако политическая воля была не на их стороне. Все. что они смогли сделать, это продлить на полгода процессуальную норму, которая мешала узаконить повышение дефицита. Но в отсутствие обязательных санкций, которые предусматривал Закон об исполнении бюджета, данная норма оставалась пустым звуком. Бюджетная дисциплина, которая сослужила нам добрую службу, была подорвана.
После решительной победы республиканцев на промежуточных выборах в ноябре 2002 года ситуация стала еще хуже. Глен Хаббард, председатель Экономического совета при президенте США, в декабрьской речи заявил, что для экономики не важно, сбалансирован бюджет или нет. «Пора прекратить разговоры о том. что рост дефицита приводит к повышению долгосрочных процентных ставок и сдерживает экономический рост. — сказал он. — Это "рубиномика", и мы считаем такую точку зрения глубочайшим заблуждением». Если не считать камня в огород демократов, слова Хаббарда были справедливы в краткосрочном плане. Рынки ценных бумаг стали настолько эффективными, что текущие процентные ставки менялись лишь при появлении информации, изменяющей ожидания относительно дефицита бюджета и государственного долга. Текущие изменения в предложении казначейских обязательств Министерства финансов США обычно незначительны по отношению к выпуску сопоставимых долгосрочных долговых инструментов в мировом масштабе. Небольшие изменения относительных цен (т.е. процентных ставок) могут подтолкнуть инвесторов к замене значительной части казначейских обязательств на качественные корпоративные облигации или иностранные государственные облигации. Верно и обратное: такие изменения долга, а значит, и дефицита, как ни странно, не вызывают значительного изменения процентных ставок. Масштабы и эффективность глобального рынка облигаций, которые конкурируют с американскими казначейскими бумагами, делают неочевидной долгосрочную взаимосвязь дефицита бюджета, долга и процентных ставок.
Размышляя над сложной проблемой, полезно представить ее крайнее проявление. Если разумная государственная политика и вправду предполагает, что дефицит не играет роли, а снижение налогов не должно компенсироваться сокращением расходов, почему бы не отменить все налоги? Пусть конгресс берет из казны сколько пожелает и расходует эти средства как ему вздумается, не боясь, что государственный долг сведет экономический рост на нет. Однако мы не раз наблюдали, как в развивающихся странах ничем не ограниченные заимствования и расходы правительства приводили к гиперинфляции и развалу экономики.
Это говорит о том, что дефицит бюджета все же имеет значение. Насущный вопрос для тех, кто определяет политический курс не в том, наносит дефицит бюджета ущерб экономическому росту или нет, а в том. каковы масштабы этого ущерба. Так или иначе, Хаббард, согласно эконометрической модели которого изменение федерального долга не оказывает заметного влияния на изменение процентных ставок, недавно написал: «Наши данные говорят не о том, что дефицит бюджета не имеет значения. Ощутимое, продолжительное увеличение государственного долга, который отличается нестабильностью, постепенно начинает оказывать растущее давление на внутренние и внешние источники ссудного капитала... В США в настоящее время особую тревогу вызывают нефундированные обязательства по программам социального страхования и Medicare». Однако политические реалии заставили забыть о нюансах экономических дебатов. По мнению конгресса и президента, бюджетные ограничения шли вразрез с законодательной деятельностью в том виде, в каком она была любезна их сердцу, Фраза «дефицит не имеет значения», к моей досаде, стала частью риторики республиканцев.
Мне было нелегко смириться с тем, что этот подход стал доминировать в экономической политике Республиканской партии. Однако я сталкивался с ним не впервые. Много лет назад, в 1970-е годы, я обедал с Джеком Кемпом, тогда молодым конгрессменом из северной части штата Нью-Йорк. Он жаловался, что демократы всегда подкупают избирателей, увеличивая расходы, а решать проблему дефицита бюджета приходится администрации республиканцев. «Почему бы и нам не проявить немного легкомыслия?» — спросил он, поразив меня до глубины дущи. Именно это происходило теперь. Я, как республиканец либертарианского толка, был оскорблен.