Первая масштабная война нацистской Германии стала для нее совсем не легкой. Ей пришлось поднапрячь все силы, в боях полегло 10 тыс. ее солдат и столько же было ранено. Было сбито 130 германских самолетов, выведены из строя сотни танков. Хотя польский урон оказался не в пример выше — в сражениях с немецкими армиями погибло 66 тыс. солдат и офицеров, более 130 тыс. было ранено, 400 тыс. попало в плен. Столкновений с советскими войсками было меньше, они были менее упорными. Но и здесь кампания стала отнюдь не бескровной. Красная армия потеряла 795 человек убитыми и 2 тыс. ранеными, поляков погибло 3,5 тыс., было ранено 20 тыс. Но пленных было взято даже больше, чем немцами — 452 тыс. Деморализованные и разгромленные соединения, откатившиеся на восток, сдавались русским.
Судьба этих пленных была различной. Солдат и унтер-офицеров, которые призывались из Западной Украины и Западной Белоруссии, наше командование велело распустить по домам. Уроженцев других областей Польши, отошедших к Германии, передавали немцам. Около 15 тыс. офицеров было оставлено в советских лагерях военнопленных.
Первую мировую войну генеральные штабы всех участвующих государств планировали как маневренную — глубокие удары, полевые сражения. Планировали по опыту XIX в. Хотя качественные изменения в области вооружения и техники внесли в стратегические разработки существенные коррективы. Винтовки стали скорострельными, появились пулеметы, увеличивались калибры и поражающие факторы артиллерии. Даже полевую оборону из обычных земляных траншей преодолеть стало чрезвычайно трудно. А ее научились усиливать железобетонными сооружениями, минами, заграждениями из колючей проволоки. Первая мировая война неожиданно для сражающихся сторон оказалась позиционной [49, 73]. Армии зарывались в землю, наращивали системы траншей и окопов. Для наступления сосредотачивали огромное количество орудий. Артподготовки месили неприятельские позиции вместе с солдатами по несколько суток, а то и неделями.
Тем не менее, атаки захлебывались в крови. Правда, тогда же, в Первую мировую, появились новые средства прорыва укрепленных полос — танки, бомбардировщики. Но они оставались еще очень несовершенными. Любопытно, что германские военные сперва вообще проигнорировали танки, сочли их дорогой и никчемной игрушкой. Со временем новые виды вооружения становились более надежными и сильными. Однако европейская военная наука пребывала в уверенности: следующая война опять будет позиционной.
Как уже отмечалось, чехи на границе с Германией возвели мощные укрепления в Судетах. Советский Союз на своих западных границах наращивал так называемую «линию Сталина». Ну а Франция была богатой страной, могла себе позволить значительные расходы, и соорудила по восточной границе «линию Мажино». Ее признавали вообще неприступной. Бетонные казематы, ощетинившиеся стволами тяжелой артиллерии, россыпи дотов, удобные блиндажи и огромные подземные казармы для гарнизонов. С началом мобилизации под прикрытием этих твердынь стала выдвигаться и разворачиваться 5-миллионная армия.
Ей тоже противостояли полосы укреплений, так называемая «линия Зигфрида». Она была гораздо слабее французской или чешской. Ее начали строить лишь в 1936 г., и масштабы были куда скромнее. Немцы вкладывали средства в развитие авиации, танков, на инженерные сооружения не хватало. Но французы с англичанами явно не намеревались бросаться на штурмы этих позиций. Их контингенты росли. Из запаса призывались резервисты. Железнодорожные эшелоны перебрасывали к границе новые дивизии. Они разгружались, располагались, осваивались. Вчерашние штатские фотографировались в форме, посылали женам и невестам бравые фотокарточки — с фронта! Две державы как будто играли в войну. Это было любопытно, свежо и вроде бы безопасно. Изображай из себя полководцев, командиров, солдат, а правительства созовут очередную конференцию, и, конечно же, договорятся с Гитлером.
Но сейчас Гитлер не намеревался с ними договариваться. Уже 25 сентября 1939 г. начальник генштаба Гальдер записал в дневнике о «плане фюрера предпринять наступление на Западе». А 27 сентября Гитлер поставил перед своими военачальниками задачу «наступать на Западе как можно скорее, поскольку франко-английская армия пока еще не подготовлена». Хотя вскоре выяснилось, что скорее никак не получится! После сражений с поляками в наличии осталось лишь треть боекомплекта боеприпасов — требовалось заново копить их. Не хватало горючего. Его предстояло тоже копить, подвозить с нефтеперегонных заводов к новым театрам боевых действий. Мало того, у немцев не было запасных танков. А боевая техника, участвовавшая в польской кампании, на 90 % оказалась непригодной! Если пощадили снаряды, то она выработала ресурс, вышла из строя от поломок на раздолбанных польских дорогах. Нужен был ремонт, регламентные работы, не хватало запчастей.
Хочешь или не хочешь, от немедленного удара пришлось отказаться. А для того, чтобы основательно и без помех подготовиться, состояние «странной войны» устраивало немцев как нельзя лучше. Чтобы не нарушить это состояние, фюрер даже запретил своим подводным лодкам топить британские корабли. Гитлер уточнял планы наступления на французов, но в эти же дни вдруг рассыпался целым букетом предложений о мире. Передавал их через шведского бизнесмена Далеруса, итальянского министра иностранных дел Чиано, а в выступлениях перед рейхстагом заявлял: «Если англичане действительно хотят мира, они могут обрести его через две недели, и без каких-либо унижений». Из-за чего ссориться-то? Неужели из-за какой-то «мертворожденной Польши»? [149] В адрес Франции фюрер тоже изображал вежливость и дружелюбие. Объявлял, что Германия к ней не имеет претензий, даже не будет требовать возвращения Эльзаса и Лотарингии.
Хотя говорить всерьез о каких-то мирных инициативах Гитлера не приходилось. Выбросив фонтаны самых заманчивых предложений, он даже не стал ждать ответа! 10 октября фюрер собрал своих генералов и зачитал им директиву № 6 на разработку операции против Франции. В приложении к этой директиве подчеркивалось — возможностей мира не рассматривать. «Цель Германии в войне должна… состоять в том, чтобы окончательно разделаться с Западом военным путем, т. е. уничтожить силу и способность западных держав еще раз воспротивиться государственной консолидации и дальнейшему развитию германского народа в Европе».
Правда, и Чемберлен с Даладье не клюнули на удочки о примирении. Слишком уж осрамились они с мюнхенским «умиротворением», слишком похабно плюхнулись в лужу перед всем миром. Безоговорочно поощрять Гитлера им было уже нельзя, и они ответили уклончиво — если Германия хочет мира, нужны «дела, а не только слова». Что ж, для фюрера это стало хорошим поводом обвинить Англию и Францию. Немцы искренне стремятся к миру, а западные страны против! Так кто же виновники войны? Пускай пеняют на себя! В общем, французско-германская граница называлась теперь фронтом, но там никто не стрелял, никто никого не атаковал. Солдаты сидели по своим укреплениям и посматривали на противоположную сторону. Маневрировали только главы государств и дипломаты. Войск на этом фронте становилось все больше. В дополнение к французским дивизиям стали прибывать британские. А к немцам добавлялись их соратники, перебрасываемые из Польши.