Оставим в покое досоветскую и советскую историю с ее реформами, больше похожими на толчки внутри умирающего организма, – 1965 год (косыгинские реформы) и почти незаметное движение слабеющей руки государства в 1979-м в виде уже ничего не решавшего постановления ЦК и Совмина о совершенствовании хозяйственного механизма.
В ранние постсоветские времена была реализована реформа, идейные основы которой в экономической части были заложены московско-ленинградской школой экономистов в середине 1980-х. Эти реформы построили фундамент нового государства и рыночной экономики. Конструкция получилась кривая, реформы невозможно было закончить по политическим причинам.
Вторая волна реформ – структурных – была осмыслена и сформулирована к 1997 году. Эти замыслы, от снижения административных барьеров до пенсионной реформы, были «кодифицированы» в «программе Грефа» 2000 года, процент исполнения которой первое время смущенно и придирчиво пересчитывали, а потом бросили за бессмысленностью.
Орденоносная для авторов «Стратегия-2020» и вовсе стала интеллектуальной игрой в бисер на зависть Герману, но уже не Грефу, а Гессе.
Все упиралось в политический потолок, который постоянно снижался, сделав любые реформы не то что невозможными, но и нежелательными.
К тому же, как утверждают инсайдеры, первое лицо было напугано неудачным опытом плохо просчитанной микрореформы – монетизации льгот. А весьма противоречивая реформа, в результате которой был введен плохо администрировавшийся единый государственный экзамен, оказалась непопулярной. И администрировался ЕГЭ плохо ровно потому, что до этого вообще не удалась административная реформа, которая свелась к перестановке слагаемых, то есть номенклатурных стульев.
Общественное развитие прошло по ленте Мебиуса и обнаружило себя в той точке, с которой начинало движение.
В 1987–1989 годах Егор Гайдар написал абсолютно выдающуюся работу «Экономические реформы и иерархические структуры». В конце этой работы он говорил о самых насущных проблемах тогда еще советской экономики – отказе от финансирования экономически необоснованных проектов, необходимости конкуренции с импортными товарами, критической важности снижения оборонных расходов, насущности антиинфляционной политики.
Боже мой, прошла четверть века, изменился экономический уклад, пришли новые поколения, а проблемы в экономической политике – те же! Как это называется? Контрреформа? Архаизация политики?
Но и это еще не все с точки зрения реформаторской повестки. Когда я спросил на днях Ирину Прохорову и Евгения Ясина, с какой реформы следует начинать движение, они хором сказали: с судебно-правовой.
И тут я вспомнил фрагмент из другой работы Гайдара, 1994 года, «Государство и эволюция», который свидетельствует о том, что благодаря контрреформе 2003–2014 годов в политике, экономике, социалке и идеологии повестка необходимых реформ не сузилась, а расширилась. И часть реформ – не XXI века, а из линейки недоделанных еще в веке XIX! (Не случайно наш страж Конституции Валерий Зорькин зовет государство и общество к крепостному праву – далеко в прошлое зашла контрреформа.)
Гайдар писал: «Нам надо одновременно решать проблемы XIX в. – формирование правового государства; проблемы начала XX в. – искоренение остатков социального и промышленного феодализма, резкая демонополизация экономики, борьба с фашизмом, другими крайними формами саморазрушительного национализма; проблемы конца XX в. и наступающего XXI в.».
Еще один очевидный урок, который преподали последние годы советской власти и начало постсоветской эры.
Чем дольше затягивается начало реформ под любыми, пусть самыми благовидными предлогами и по разным причинам, одна из которых – некомпетентность элиты, тем выше становится цена этих реформ. Политическая и социальная.
Оттуда же, из «Государства и эволюции»: «…Государство самоедское разрушает общество, подминая его под себя, разрушаясь в конечном счете и само».
Самоедскому государству, точнее, его истеблишменту, который боится потерять власть, реформы не нужны. Они невыгодны управленческой элите, которая слила в единую субстанцию власть и собственность.
Выгодоприобретатели реформ – все граждане страны. Даже если они пока еще об этом не подозревают, бредя по бесконечной, как степь, русской ленте Мебиуса.
2014 г.
Игорь Шувалов призывает население учиться потреблять отечественные товары. Владимир Путин обещает, что в первом полугодии 2015-го цены на нефть стабилизируются. Министерство культуры планирует формировать график проката отечественных фильмов таким образом, чтобы им не мешала иностранная кинопродукция.
Этот ряд духоподъемных, многообещающих идей можно пополнять хоть каждый день, достаточно последить за процессом, который гиперболически называется у нас «законотворческим».
Как говорил один преподаватель Литинститута, когда студент заканчивал чтение сочиненного им рассказа: «Ну и что?»
Где хотя бы одна прорывная идея?
Не гадание на нефтяной гуще по поводу того, какой будет цена на бочку продукта, от которого зависят жизнь и смерть системы, метафорически именуемой у нас «экономикой»: триллион туда, триллион сюда, это «Роснефти», а это судейским и силовикам.
Не поиски средоточия проблем в мировой закулисе и в последних некоммерческих организациях, находящихся на грани закрытия: ну закройте их уже все, на кого неудачи свои будем валить?
Не пополнение линейки канцтоваров под названием «духовные скрепы»: у нас ими стали даже секретные протоколы к пакту Молотова – Риббентропа, а счастья все нет.
А именно идей: как улучшить состояние экономики, остановить рост цен, обеспечить безопасность граждан (всех граждан, а не отдельного списка) России. Дать людям внятный образ будущего, обеспечить целеполагание – у коммунистов была хотя бы программа партии с коммунизмом к 1980-му.
Ничего нет. И знаете почему? Потому что нельзя.
Нельзя думать шире, чем дозволено управлением внутренней политики. Нельзя рефлексировать глубже, чем депутаты фракции ЛДПР.
Нельзя проявлять инициативу вне границ Общественной палаты и ОНФ. Нельзя заниматься бизнесом, не будучи обложенным каким-нибудь новым побором во исполнение майских указов президента, заменяющих у нас коммунизм к 1980 году.
Идей нет и не будет. Так что не стоит ждать с трепетом, а уж тем более с надеждой послания президента – 2014. Нынешнюю власть иногда справедливо, иногда поверхностно и несправедливо сравнивают с советской. Это, конечно, преувеличение. Советская власть, особенно в последние лет 30 своего существования, была куда сложнее организована – это касается и формальных, и неформальных практик.
Но есть пять принципиальных пунктов, в которых поздняя советская власть с нынешней российской действительно схожи. Это отсутствие ротации руководства, милитаризация государственных расходов, наркотическая зависимость от экспорта углеводородов, антизападные автаркические идеологические установки, отсутствие идей.