ООО "Кремль". Трест, который лопнет | Страница: 47

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Потому что речь идет о наличии или отсутствии свободы. А свобода – фундаментальный экономический фактор.

2014 г.

Одномерный человек

В октябре 1965-го в студии Abbey Road битлы записали песню Nowhere man – «Человек ниоткуда». Ее сочинил Джон Леннон. После пятичасовой бесплодной работы он завалился на диван, и – стихи и музыка пришли сами. Леннон нелицеприятно характеризовал «человека ниоткуда» – он и «слеп», то есть «видит лишь то, что сам хочет видеть», и у него нет своей собственной точки зрения, и вообще не знает, куда идет. Хотя музыкант был снисходителен к своему персонажу – nowhere man «немного похож на нас с вами, не правда ли?».

Конечно, в бытовом смысле это была отчасти самокритика – Леннон сам себя считал самым ленивым человеком в Англии, но на выходе получилась социологическая картинка: портрет человека из «большинства».

Почти в то же самое время, чуть раньше, полвека назад, прогремела книга Герберта Маркузе, который потом станет идолом поколения 1968 года, – «Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества». Маркузианский «одномерный человек», сильно напоминавший ленноновского «человека ниоткуда», был продуктом капитализма – примерно той его версии, к которой с заметным опозданием пришло российское государство.

Собственно, уже в заголовке введения к книге много что сказано: «Паралич критики: общество без оппозиции».

Герберт Маркузе описывал общество, которое было похоже на российское, но – до «перекопа» массового сознания. Даже, скорее, ту модель, которая существовала до парламентских выборов 2011 года – то есть до предъявления спроса на политическое участие и работающую процедурную демократию.

В обществе, где, как писал Маркузе, достигнута «свобода от нужды» (российский средний класс эпохи высокой минерально-сырьевой конъюнктуры и восстановительного экономического роста), «независимость мысли, автономия и право на политическую оппозиционность лишаются своей фундаментальной критической функции в обществе».

В результате государство обретает право «требовать принятия своих принципов и институтов и стремиться свести оппозицию к обсуждению и развитию альтернативных направлений в политике в пределах status quo… В условиях повышающегося уровня жизни неподчинение системе кажется социально бессмысленным».

Ситуация поменялась: социальный контракт «комиссия от нефтяных доходов в обмен на поддержку режима» больше не работает. И даже модификация общественного договора, предполагавшая в качестве платы за лояльность нематериальный актив – восторг от территориального присоединения с попутной его сакрализацией, перестает работать.

В 2014 году в России наконец появился человек нового типа – посткрымский. Еще более «одномерный», чем тот, который мужал вместе с ценой на баррель нефти.

Его ковала война, которую он вел, глядя в телевизор. (Маркузе называл это явление «слиянием черт Государства Благосостояния и Государства Войны».) Новый человек жил в согласии с самим собой примерно по старой советской формуле «народ и партия едины».

В 2015 году его ждет, деликатно выражаясь, когнитивный диссонанс – уровень и качество жизни, не ухудшившиеся заметным образом за первые 11 месяцев 2014 года, пойдут вразнос. И примирить реальность, данную в ощущениях, с виртуальной реальностью, транслируемой верховными шаманами сверху, будет все труднее и труднее.

Задача власти – не дать «одномерному человеку» провалиться из состояния низшего среднего класса в бедность.

Но именно это и будет происходить. К октябрю уходящего года бедных в стране было 18 миллионов, или 12,6 % от общей численности населения. Даже если удастся формально не уронить этот показатель, инфляция, которая будет сжирать любое повышение доходов, зарплат и проч., может сузить электоральную базу режима. Который и держится на конформизме примерно 70 % населения, болтающегося в коридоре между высшим средним классом и низшим средним классом, близким к выпадению из всех социальных луз, обозначающих более или менее нормальный образ жизни – хотя бы в бытовом и потребительском смыслах.

Соответственно, и социальный контракт, колеблемый в том числе снижающейся ценой нефти, придется, скорее всего, переформулировать.

Если, конечно, новый посткрымский человек, он же «одномерный», он же nowhere man, перестанет быть, по формуле Леннона, «слепым, насколько это возможно» и увидит прямую связь между свойствами политики и экономическими последствиями.

Возможно, 2015 год станет временем преодоления слепоты. Что, кстати, необязательно означает немедленный выход на площадь – достаточно революции в голове.

2014 г.

Выстрелы в спину

Масштаб личности становится понятным после смерти, не обязательно насильственной. Власть считала Бориса Немцова «несуществующим» политиком, а при этом его убийство – во всяком случае, для думающей части населения страны – стало шоком.

Та ненависть, та агрессия, которую раскочегаривали в последние годы, когда натравливали большинство на «пятую колонну» и «национал-предателей», сконцентрировалась в этом акте политического террора, в этих выстрелах, что характерно, в спину, в нескольких сотнях метров от Кремля.

В этом смысле Борис Немцов ответил за всех нас – виртуальные убийства с помощью пульта от телевизора и компьютерной мыши вдруг переплавились в убийство подлинное.

И жертвой стал именно Борис – теперь-то понятно, кто был в стране настоящим политиком, а не искусственно-номенклатурным или созданным исключительно деньгами.

Если на стену повешено ружье, то, естественно, рано или поздно оно выстрелит. Если лояльный российский политический класс, поучаствовавший в разжигании тотальной агрессии по отношению к либералам и демократам, думает, что стреляли не в него, он ошибается: ненависть, достигнув определенного градуса, становится универсальной.

Немцова считали поверхностным, лозунговым. Но в каком из своих лозунгов он был не прав? Кто опроверг хотя бы строчку из его совместных с Владимиром Миловым блестящих докладов «Путин. Итоги» и «Лужков. Итоги»?

Вообще-то убили человека, который должен был – и мог – стать президентом России. Было бы России от этого хуже?

Это был человек феерически талантливый. И не его вина, что именно в России он, прирожденный политик, political animal, был непопулярен. Никто уже не помнит, что он был талантливым физиком. Никто не вспоминает о том, что он был потрясающим главой региона. Как однажды сказал о нем его близкий коллега: «Боря – это настоящий губернатор, только с очень высоким IQ».

У Немцова-губернатора был бешеный рейтинг. Он нравился Борису Ельцину, и «дедушка» посматривал в его сторону как на потенциального преемника. В начале 1996-го, когда у Бориса Николаевича рейтинг стремился к нулю, а у его оппонентов Зюганова и Жириновского оставался как минимум устойчивым, Егор Гайдар ездил в Нижний Новгород к Борису Немцову уговаривать его выдвигаться в президенты.