Тут немец замолчал и уставился на собеседницу вопросительно, словно бы желая убедиться, что она слушает его охотно и согласна слышать дальше.
– Да, я понимаю, господин Бергман, – сказала княгиня, чтобы ободрить сыщика, и даже улыбнулась – не так уж часто ему, поди, улыбаются светские красавицы.
– Зовется усадьба Випенхоф. Но когда я прибыл туда с тремя своими служащими и женщиной, которая обучена ходить за больными, оказалось, что девица исчезла. Мы узнали, что у нее с детства была склонность к побегам, и обшарили все окрестности. Но девица как в воду канула. Было подозрение, что она опять пойдет к Покайнскому лесу – это опасное место, куда без особой нужды никто не ходит. Нам рассказали, что в лесу текут каменные реки и есть бездонные маленькие озерца, что там одни камни зимой сохраняют тепло и снег на них не тает, а другие даже летом как ледяные. В простонародье лес считают колдовским и очень опасным. Дочь госпожи Егуновой уже как-то выводили оттуда старухи.
– Слышишь, какие страсти! – воскликнула Авдотья Тимофеевна. – Свят-свят-свят!
– Я был готов оставаться в тех краях столько, сколько потребуется, но один мой служащий, расспрашивая хозяев придорожной корчмы, узнал, что в тот же вечер, когда пропала девица, на дороге видели большой дормез, сопровождаемый двумя всадниками. Это был незнакомый дормез – вы понимаете, корчмарь знает все экипажи в округе. Позвали людей, которые видели экипаж, оказалось, что он был замечен в двух верстах от Випенхофа. Мы не были уверены, что девицу увезли в этом экипаже, но стали его искать. На след мы напали уже в Митаве. Оказалось, что на постоялом дворе видели, как из дормеза выводят девицу в одной рубахе, укутанную в одеяло. Для ухода за ней наняли женщину – мои служащие узнали, что у этой женщины была дочь с тем же несчастьем – простите, госпожа Егунова…
Авдотья Тимофеевна открыто плакала и, кажется, более не слушала Бергмана.
– Ваше сиятельство, у меня есть приметы тех двоих, что выкрали девицу. Относительно одного я почти уверен, что знаю его имя. В Риге я едва не изловил их, но они скрылись.
Я поскакал в Санкт-Петербург, привлек других своих служащих, они объездили все окрестности столицы и, кажется, нашли место, где прячут девицу. Это был дом в Царском Селе. Но человек, которому было велено выследить ее, был найден на дороге между Гатчиной и Царским Селом лежащим без сознания. То есть, его самого выследили и тяжело ранили…
– Я готова оплатить лечение вашего служащего, – сказала княгиня. – Госпожа Егунова моя родственница, более того – подруга, с которой мы вместе росли. Чем я могу помочь в вашем розыске?
– Вот потому я нижайше просил госпожу Егунову устроить встречу с вашим сиятельством, – Бергман поклонился с почти придворной ловкостью. – Соблаговолите выслушать до конца, ваше сиятельство, и не гневаться.
– На что же мне гневаться? – искренне удивилась княгиня.
– Слушайте – и все поймете. Человек, который послал дормез и тех всадников за девицей, должен был знать название усадьбы и еще иные подробности. Он знал немало. Воп рос: откуда он знал? Госпожа Егунова не бывает в свете, о розыске знали ее домашние женщины, слуги, а также ваши домашние женщины и слуги, ваше сиятельство. Ведь госпожа Егунова бывает лишь у вас, лишь с вами делится своими горестями. Дело, сами видите, деликатное. Я бы предположил, что злодей подкупил кого-то из слуг или из женщин. Но откуда посторонний злодей мог знать, что пропавшее дитя почти найдено и что я сообщил госпоже Егуновой название усадьбы, где дитя столько лет скрывали? Какой вывод я должен сделать, ваше сиятельство?
– Что интригу сплел кто-то из моих людей, или кто-то из людей госпожи Егуновой! – воскликнула княгиня. – Это так – да это ж ни в какие ворота не лезет! Они ведь не настолько умны!
– Вы с госпожой Егуновой говорили об этом деле по-русски?
– Да… Значит, у кого-то из наших людей было достаточно средств, чтобы снарядить целую экспедицию?
– Кто-то из ваших людей мог найти покупателя на сей сек рет или… – Бергман покосился на Авдотью Тимофеевну. – У некоторых дам слуги удивительно ловко умеют составить себе состояние…
– Да, тут вы правы, – тоже покосившись на чересчур доверчивую подругу, ответила княгиня. – Но если Катенька в столице, отчего этот негодяй не шлет письма, не просит выкупа?
– Я тоже думал было, что речь зайдет о выкупе. Но если такого письма нет – стало быть, злодей задумал кое-что похуже. Я боюсь, что он обвенчался с девицей и ждет лишь, пока она покажется с прибылью.
– Царь небесный!
– Теперь понимаете, как важно выявить всех, кто мог знать хотя бы название усадьбы?
– Теперь понимаю.
Княгиня стала перебирать в уме своих ближних женщин, начиная с Ирины Петровны. Все они были дуры! Это княгиня знала точно – порой самых простых вещей не умела им объяснить. Мужчины в доме тоже разумом не блистали – да и какого разума требовать от лакея? Его дело – иметь сытое и красивое рыло, стоять у стены на манер неподвижного каменного болвана, пододвигать кресла, отворять двери, носить на подносах угощение так, чтобы гостей не облить и не измазать.
Вот разве что Наташа – молчаливая книжница-богомолка. Она не дура, нет! Она отлично понимает свое положение – сейчас Авдотья Тимофеевна ее балует и лелеет, а когда вернется родное дитя – Наташу забудут. Она вовсе не дура – неспроста же отказывается выезжать в свет и, кроме утренних богомольных походов, все время проводит дома с благодетельницей, это в ее-то годы. Она смогла подладиться к госпоже Егуновой – и постарается сохранить свое при ней положение любыми средствами…
Бергман проследил взгляд княгини, направленный на воспитанницу. Потом их глаза встретились, и сыщик чуть заметно кивнул. Княгиня поняла – он сам подозревает Наташу, возможно, уже изучает ее приятельниц, с которыми она ездит по церквам и богадельням, да нянюшку, вместе с которой ее взяли в егуновский дом.
Если это Наташиных рук дело – то бедную Катеньку, статочно, никто живой более не увидит. Непонятно только, для чего ее тогда везти из Курляндии в столицу… разве что хитрая скромница продала секрет за хорошие деньги, собирая таким образом себе на приданое…
Вдруг княгиню осенило. Она поняла, что есть еще один человек, который знал все и мог сплести интригу. От ужасной мысли ее бросило в жар – кабы не румяна, обязательные для дамы в высшем свете, вся бы заполыхала от стыда и возмущения и тем сильно удивила Бергмана. Пожалуй, ловкий немец даже сообразил бы, в чем дело.
– Агашка, подай мне воды, – сказала княгиня комнатной девке, смирно стоявшей у двери. – Господин Бергман, я сейчас еду во дворец, но постараюсь вернуться не слишком поздно, чтобы вы могли с самого утра навестить меня. Вам будут даны все полномочия, расспрашивайте всех моих людей так, как сочтете нужным. И я полагаю, что у меня найдется для вас одно приватное дельце.
– В котором часу вам будет угодно меня принять? – спросил любезный немец.
– Я бы хотела, чтобы вы пришли рано, очень рано, и непременно с кем-то из своих служащих. Я распоряжусь, чтобы вам подали завтрак. Вы будете ждать меня столько, сколько потребуется, это ведь входит в условия соглашения нашего, не так ли?