Тело Гарада обмыли, но в его грудной клетке по-прежнему зияла дыра. Подобно шрамам на живом теле, раны убитых были почетными для них. Если орк погибал в схватке – в бою или на охоте, – повреждения, унесшие его жизнь, выставляли на всеобщее обозрение, чтобы все в клане видели, что он пострадал ради благополучия клана. Гарада одели в доспехи, в которых он погиб, поврежденные ударами, лишившими его жизни. Юному орку больно было видеть неподвижные руки и ноги отца.
Более молодые шаманы, прислуживающие Дрек’Тару, выкладывали камни вокруг погребального костра, оставляя проход для Дуротана. Камни держали в руках, пели над ними и только потом выкладывали, с большим почтением. Дуротан чувствовал: энергия по мере того, как члены клана приходили и молча садились возле очерченного круга, энергия вокруг них нарастала с каждым мигом.
Наконец круг был почти завершен. До этого Дрек’Тар тихо стоял в стороне, положив руку на шею Мудроуха. Теперь волк вошел в круг из освященных камней и ввел в него хозяина. Дрек’Тар отпустил волка, что-то тихо сказав ему и погладив, а затем выпрямился.
– Северные Волки! – крикнул он. – Мы знаем, что за наш образ жизни стоит сражаться, и сегодня наши воины это сделали. Большинство вернулось с победой, но одного уже не будет с нами в этой жизни. Любого павшего воина мы бы оплакивали и воздавали бы ему почести за его жертву. Мы сделаем так и сегодня, но собрались мы не только для этого. Орк, который пал сегодня, это Гарад, сын Дуркоша, сына Рокука. Наш вождь. И поэтому мы должны просить благословения Духов Земли, Воздуха, Воды, Огня и Жизни для его сына, Дуротана, чтобы он мог руководить нами так же хорошо и мудро, как его отец.
Почти никто не роптал – ритуал прощания был слишком важным для подобного проявления неуважения. Однако некоторые зашевелились, отводя взгляд, и в Дуротане пробудился гнев. Он проигнорировал его, не отрывая взгляда от Дрек’Тара и ожидая сигнала войти в круг.
Но первой шаман вызвал мать Дуротана. Голос его звучал мягко, когда он произнес:
– Гейя, дочь Зунгала, сына Керзуга. Ты была спутницей жизни Гарада. Рука той, которая любила его больше всех, должна зажечь огонь.
Обычно заплетенные в косы, длинные волосы Гейи ныне свободно ниспадали почти до самой талии. Шагая вперед, она была прямой, как сосна. Только Дуротан, который хорошо знал мать, видел в ее глазах блеск непролитых слез. Позже она заплачет, они оба заплачут, оставшись наедине со своей болью, но сейчас, когда покров горечи омрачил память о любимом муже и отце, им необходимо было олицетворять силу.
«Если Духи думают так же, как некоторые члены клана…»
Нет. Он не уделит таким мыслям внимания даже на долю секунды. Гарад был великим вождем орков. Дуротан знал, что сам он ничего не сделал, чтобы опозорить свою семью, свой клан или Духов. Все будет хорошо.
Должно быть хорошо.
Его ладони сжались в кулаки.
– Дуротан, сын Гарада, сына Дуркоша. Выйди в круг. Предстань перед судом Духов, которых наш народ почитал с начала времен и которые будут существовать даже тогда, когда нас забудут и никто не будет больше воспевать наши имена.
Краем глаза Дуротан заметил, что Оргрим напряженно смотрит на него. Орк медленно, демонстративно, приложил кулак к своей широкой груди и вздернул подбородок в знак уважения. Через несколько мгновений его примеру последовало несколько других орков, потом еще, и к тому моменту, когда молодые шаманы замкнули круг священными камнями, весь клан салютовал сыну Гарада. Дуротан бросил на Оргрима благодарный взгляд, а потом приготовился к тому, что будет дальше.
Дрек’Тар ничего не рассказал ему об этом, заявив, вполне логично, что, так как с ним никогда ничего подобного не происходило, он не смог бы правильно все объяснить.
– И я подозреваю, что для каждого все происходит по-своему, – прибавил он. Дуротан знал точно одно: когда Духи будут его оценивать, они одновременно будут поддерживать связь с Дрек’Таром.
Дрек’Тар держал в руках пучок дымного листа. Высушенные и туго сплетенные стебли этой травы издавали при горении сладкий аромат. Сейчас они не горели, а медленно тлели, и дым тонкими струйками поднимался вверх. Дуротан подошел к шаману и опустился перед ним на колени, а тот, держа в одной руке длинные стебли травы, взмахами другой руки стал гнать дым на Дуротана.
От травы шел приятный запах – чистый и свежий. Дрек’Тар отдал дымный лист Палкару, своему помощнику-шаману. Третий шаман, Релкарг, протянул Дуротану чашу, и тот осушил ее. Жидкость была горячей и густой, сладкой от сока, который источали деревья. Он вернул пустую чашу Релкаргу и ждал новых указаний.
– Теперь садись, юноша, – велел Дрек’Тар. Его голос был полон любви. Они с Гарадом были очень близки, и шаман, конечно, тоже не знал, как справиться с внезапно образовавшейся пустотой. – Духи придут, когда пожелают.
Дуротан повиновался. Теперь он почувствовал, как у него тяжелеют веки. Он позволил им сомкнуться.
Потом его глаза резко открылись.
За прошедшие годы Дуротану доводилось видеть, как зимнее ночное небо переливается, разноцветными, будто состоящими из тумана волнами. Появившиеся перед ним видения, пронизанные таким же спокойствием, напоминали эту утонченную небесную игру света примерно так же, как молодое деревце похоже на старое дерево. Дуротан ахнул в изумлении и потянулся, не задумываясь, как ребенок, к этим фантомам.
Зеленые, красные, синие и желтые, они плясали перед ним, но он понимал, что в реальности их не существует. Они существовали у него в воображении, его ушах и глазах, в крови и костях. Они метались и парили, такие реальные, но он понимал, что все это существует только для него одного.
В его видении снег под ним испарился, а пляшущие цвета потускнели и растаяли вместе с ним. Дуротан сидел на доброй, прочной земле, и чувствовал поддержку и опору, словно младенец на руках у матери. Изумляясь, он положил ладони на землю и глубоко зарылся в нее пальцами. И поднял к глазам полные горсти жирной почвы.
Дуротан улыбнулся, потом удивленно и безудержно рассмеялся, когда неизвестно откуда прилетел влажный ветерок и разметал эти пригоршни земли. Легкий ветерок, наполненный ароматом свежей молодой травы, ласкал его. Он почувствовал, как его сжатые легкие расправились, когда он сделал вдох.
Воздух закружился и заиграл разными красками. Не теми мягкими, призрачными оттенками, которые плясали у него перед глазами чуть раньше, – они стали яркими, сильными цветами: Дуротан видел резкие всплески красного, оранжевого, белого и синего, и вокруг них внезапно затрещал огонь. Его лицо успело онеметь от холода, и Дуротан обрадовался теплу языков пламени. Ни один Северный Волк не мог выжить без огня. Он был им дорог, и Дух Огня это знал.
Что-то мокрое коснулось его щеки. Пушистые, белые хлопья слетали вниз, и пламя шипело и фыркало на них. Хоть Дуротан и тосковал по теплу огня, он рад был позволить ему уступить место Духу Воды. Ведь что такое Северные Волки без севера? Именно лед и снег отчасти делали их уникальными – делали их сильными. Вода смывала грязь и очищала. Она утоляла жажду и даже наполняла глаза орка, стекая по его лицу, как это происходило сейчас. Вода успокаивала и исцеляла, и Дуротан принял ее доброту в этом обличье, как принимал ее резкость в обличьях иных.