– Пожалуйста, Андуин, – начал Ллейн. – Медив – Страж…
Но Лотар не дал ему договорить.
– Но не тот, которого ты помнишь! Он потерял силу! Он ненадежен! И его не окажется рядом, когда ты будешь нуждаться в нем больше всего.
Ллейн сурово сжал губы. Теперь, больше чем когда-либо прежде, ему надо было, чтобы Лотар оставался в форме. Король быстро подошел к командующему:
– Приди в себя, Андуин.
Он говорил твердо и сдержанно, однако не потерпел бы неповиновения.
Лотар смотрел на него – растерянно, отчаянно и озабоченно.
– Я бы отправился прямиком в преисподнюю ради тебя, Ллейн, если бы думал, что есть хоть малейший шанс на победу! И ты знаешь об этом! Но то, что он предлагает, – самоубийство!
– Это все из-за Каллана? – спокойно и чуть печально спросил Медив.
Лицо Лотара окаменело, и он застыл на месте. Затем медленно обернулся и взглянул на Стража.
– Это было трагичной…
Лотар посерел, но тут же вспыхнул.
– Ты. Не. Смеешь.
Ллейн понимал, до чего же это ужасно для них обоих. Медив явно был очень слаб, и выстроенная им молниевая стена, разделившая противников, спасла много жизней – почти ценой его собственной. То, что несчастный Каллан оказался по другую сторону от барьера, и вправду было трагично. «Конечно же, – грустно подумал Ллейн, – для Лотара естественно затаить обиду на Медива. Возможно, даже свалить на него всю вину за смерть Каллана». Но сейчас не было для этого времени. Времени вообще почти не осталось.
– Если бы Каллан не старался так отчаянно заслужить твое одобрение, возможно, он до сих пор бы был с нами, – сказал Медив.
Лотар дрожал всем телом. На лбу его выступил пот.
– Медив… – начал Ллейн.
– Каллан не был готов. Ты знал об этом, но все равно разрешил ему изображать из себя солдата.
Слова прозвучали недобро, и Ллейн уже открыл рот, чтобы отчитать Стража, потребовать от него извинений – и чтобы потом они могли сосредоточиться на сложившейся критической ситуации. Но было уже слишком поздно.
Лотар взорвался. Нечленораздельно взревев от ярости, он бросился на Медива. Ллейн, Карос и другие собравшиеся кинулись вперед, чтобы растащить их. Медив, отступая, вскинул руки. Защитная магия заплясала на его ладонях, однако он, в отличие от Андуина, сдержался и не высвободил заклинание.
– Остановитесь! – во весь голос гаркнул Ллейн. – Андуин…
– Ты убил его!
Теперь Льва Азерота удерживали уже пятеро, но даже они с трудом справлялись с вырывающимся Лотаром. Тот не сводил глаз с Медива. Страж оставался спокоен и сдержан, несмотря на почти безумную выходку Лотара.
– Ты мой друг, так?! – рявкнул воин. – Мой добрый, старый друг…
Ллейн оглянулся на Медива, который ответил ему печальным взглядом. Предстоящее решение убивало короля, но он знал, что должен так поступить.
– Варис, – неохотно произнес Ллейн, – отведи командующего Лотара в камеру и дай ему чуток там остыть.
Король тяжело сглотнул. Как до такого дошло?
Варис заколебался, и Ллейн отлично понимал, почему. Это был Андуин Лотар. Лев Азерота. Командир Вариса, служивший всем примером и вызывавший уважение. Но, похоже, даже у героев был предел прочности.
Сердце Ллейна переполняла боль за старого друга. Но, несмотря на то, что он любил Лотара как брата, безопасность королевства всегда значила для Ллейна неизмеримо больше, чем личные пристрастия.
– В таком виде ты для нас бесполезен, – неохотно проговорил Ллейн.
Лотар, к его чести, ушел сам, без сопротивления, хотя взгляд, которым он напоследок наградил Стража Азерота, был полон незамутненной ненависти.
Медив шагнул к столу и взглянул на карту. Он взял фигурки, символизирующие три легиона, а поставил их перед маленькой моделью Великих Врат.
– Мы спасем королевство, милорд, – заверил короля Медив. – Ты и я.
* * *
Лотар с горькой иронией размышлял о том, как всего несколько дней назад и сам навещал беглого послушника в тюремной камере. А теперь он оказался по другую сторону решетки. «Какая причуда судьбы», – думал он.
Что же произошло? Конечно, он до сих пор испытывал боль и опустошение, обрушившиеся на него после гибели сына. И не только боль. Его терзала вина, и именно на чувстве вины сыграл Медив, чтобы заставить Андуина наброситься на него. Но, во имя Света, зачем? Медив был его другом – по крайней мере, так считал сам Лотар. И как Ллейн мог не заметить, что сделал Страж?
Лотар спрятал лицо в ладонях, мечтая, чтобы все вернулось к моменту до встречи с Кадгаром, когда Медив был частью его прошлого, а Каллан – частью настоящего, когда все было нормально. «Нет, – мысленно поправил себя Лотар. – Не все». Ему не хотелось терять Гарону.
Он услышал, как ключ поворачивается в замке и дверь открывается. Надеясь вопреки всему, что Ллейн изменит свое решение, Лотар поднял голову. Однако на пороге камеры стояла Гарона, словно он призвал ее силой мысли.
Посреди всего того ужаса, отчаяния и пронзительной боли, которые испытывал сейчас Лотар, нашелся островок спокойствия. Воин встретился взглядом с Гароной.
– Зачем ты здесь? – просил Лотар у нее. Она была орком и, конечно же, думала о сражении.
– Король. Он решил вступить в бой с Ордой. С помощью вашего Стража Дуротан покончит с Гул’даном.
У Лотара внутри все сжалось.
– Не доверяй ему.
– Я говорила тебе, – нахмурилась Гарона. – Орки не лгут.
– Не Дуротану.
Лотар встал и подошел к прутьям тюремной решетки, когда Гарона сделала несколько шагов к нему.
– Не доверяй Медиву.
Женщина удивленно взглянула на него. Ему хотелось сказать ей множество слов, предостеречь ее, но у дверей ждал Варис. У них было мало времени.
Однако Гарона и не нуждалась в объяснениях.
– Я постараюсь защитить вашего короля, – кратко сказала она.
Подчиняясь внезапному импульсу, Лотар попросил:
– Не надо идти с ними.
– Почему?
Он подошел к решетке и сжал прутья. Гарона, приблизившись вплотную, накрыла его руки своими ладонями: теплыми, сильными, внушающими спокойствие. Она, испытавшая столько боли, отчего-то понимала нежность лучше, чем любой встречавшийся Лотару человек.
Андуин вспомнил последнюю ночь, ее пальцы на собственном теле и протянул руку через решетку, чтобы погладить ее по щеке.
– Не хочу, чтобы ты пострадала, – мягко произнес он.
Прошло двадцать лет с рождения Каллана. Двадцать лет со дня смерти Келли. И в первый раз за эти годы ее милое, нежное лицо не занимало первое место в его мыслях – и в его сердце. Это было глупо, безрассудно, невероятно – но совершенно реально.