– Такой толпой, конечно, редко бывают, чаще поодиночке. Это все из-за магии разлитой во время Бури. Когда умирают, дух должен покинуть тело, но случается так, что он остается в теле. Такой дух питается магией, и вскоре энергии духовного тела хватает на то, чтобы передвигать и физическое. Маги говорят, что видят таких скелетов как бы обтянутыми полупрозрачными телами.
Так незаметно, за беседой мы оказались на центральной городской улице. По сторонам высились двухэтажные дома из камня и дерева. На некоторых домах висели вывески с характерными красочными изображениями бакалейных, портных, гончарных и прочих лавочек. Ширина мостовой позволяла свободно разъехаться двум телегам. Я поначалу полагал, что на улицах будет полно дерьма и грязи, но мостовая была чистой и особой вони не наблюдалось. Прохожие люди меня удивляли не меньше, большинство встреченных были выше меня на полголовы.
Дед тем временем свернул с главной дороги на улочку, и я, последовав за ним, чуть не столкнулся с двумя высоченными мужиками. Отпрянув к стене, я во все глаза уставился на их длинные уши. Это были эльфы! Увидев мою реакцию, явно подвыпившие мужики звонко расхохотались и, покачиваясь, в обнимку отправились дальше по своим делам. А я продолжал смотреть им вслед, первый нес на спине лук в украшенном налучие. Но второй… Второй был вооружен двуручной секирой. Это вызвало разрыв шаблона в моем мозге, и я поспешил за дедом, намереваясь разузнать у него про эльфа с топором. Догнал я его уже в конце улицы, все-таки для одноногого он слишком быстро ходит. Старик стоял на пороге лавки, на вывеске которой было изображение пузатой дымящейся колбы. Дверь мелодично звякнула, впуская нас.
Внутри царил полумрак и стоял одуряющий запах всевозможных трав. Напротив входа находился прилавок, освещенный кристаллом, дававшим ровный белый свет. За прилавком стоял упитанный бородатый мужичок. За его спиной во всевозможных банках и склянках плавали какие-то органы, части тел и целые трупики животных и рептилий. Правую стену целиком занимал стеллаж с плошками, где лежали разноцветные порошки, корешки, сушеные кузнечики, жучки и прочие мелочи. Слева был прилавок с уже готовыми зельями. Разнообразием расцветки они могли бы поспорить с лучшими коктейлями наших баров, всех цветов радуги, черные и белые, смешанные и взболтанные, недоставало лишь соломинок спиралькой.
Пока я разглядывал эту лавку народной медицины, дед стащил с меня вещмешок и принялся выкладывать на прилавок тряпочки, мешочки и коробочки. Торговец сноровисто развязывал упаковку. Так на свет по явились синие грибочки, ягодки, пучки разных листьев и трав. Под конец на прилавок плюхнулся букетик крысиных хвостов. Торговец хмыкнул и пробасил:
– Хоть я это и не заказывал, но по серебрушке за хвост возьму. Дед молча кивнул. Торговец еще раз окинул взглядом прилавок, сверяясь с бумажкой, и достал из-за пазухи кошель. – Вот деньги, как договаривались, семьдесят три серебра и двенадцать медяков.
Затем пошарил под прилавком и отсчитал еще девять серебряных монеток чуть больше рублевых.
– Ох, чуть не забыл про новый заказ, – хлопнув себя по лбу, торговец засуетился. Он повернулся и принялся копаться в ворохе бумаг, лежавших в плетеной корзинке: – Вот.
Дед внимательно вчитался в список:
– Хех, не уверен, Гарин, тут больше половины ингредиентов, за которыми надо по деревьям лазить. Стар я уже для таких подвигов.
– Дак, а помощник-то тебе тогда зачем? – кивок в мою сторону. – Загони его на дерево, пусть постигает науку. Да и заказ стоящий, заплачу за все, что принесешь сверх написанного.
– Что по срокам? – осведомился дед.
– И со сроками не тороплю, луну-другую потерпит, но качество должно быть отменное, – указав пальцем вверх, сказал Гарин.
Дед глянул на меня и спросил:
– Ну что? Согласен?
– Согласен, – киваю я. А сам про себя думаю, а куда деваться то, работы нет, прописки нет, денег нет, а по деревьям лазить я умею.
– По рукам, – соглашается дед, и они жмут друг другу руки.
Закинув опустевший мешок за спину, я отправился вслед за дедом. Оказавшись на улице старик, улыбаясь, спросил меня:
– Андрей, ты понимаешь, во что ввязался?
– Не особо, надо собрать какие-то листики, ягодки, грибочки, – неуверенно промямлил я, чувствуя, что в вопросе деда кроется подвох.
– Почти угадал, – шире заулыбался дед. – Вот только пойдя в лес по грибы да ягоды, можно повстречать и медведя. А нам придется залезть в такие места, где встречаются твари, которые кушают медведей. – И он демонстративно постукал палкой по своей деревянной ноге.
– Ну что внучек, пойдем домой, – беззаботно проговорил старик и, поправив арбалет на плече, отправился вниз по улице.
Жилище деда представляло собой обычный неокрашенный бревенчатый домик с мансардой. Такие домишки тысячами строились на шести сотках моей родины и гордо именовались дачами. Слегка покосившееся крыльцо, треснувшие перила, на двери амбарный замок. Дом ютился между такими же шедеврами народной архитектуры, собранных из бревен и грубо оструганных досок. Несмотря на внешний запущенный вид, внутри дом выглядел чистым и уютным. Первый этаж был одной большой комнатой. Глядя на нее, создавалось впечатление, что и вправду приехал в гости к деду на дачу. У левой стены выскобленный стол с одиноким табуретом, кровать, застеленная лоскутным одеялом. У дальней стены печка, сложенная из кирпичей и приставная лестница, ведущая на мансардный этаж. Правую стену занимали громоздкий шкаф под потолок и длинный комод, на котором вместо телевизора лежал в ножнах меч. Похоже, дед жил здесь один-одинешенек, ни жены, ни детей.
Положив арбалет на стол, дед обернувшись сказал:
– Ну что стоишь как не родной? Проходи, скидывай мешок прямо на пол. Сейчас схожу к соседке, возьму чего перекусить, а то в доме шаром покати. Ну а потом и в баньку. Здесь за углом отличная гномья баня имеется.
Усадив меня на единственный табурет в доме и прихватив из угла плетеную корзинку, он вышел за дверь. Я сидел и думал. Как мне отблагодарить деда, который столько для меня сделал и продолжает делать? Как вообще можно оценить доброту? То, что он на меня потратил, я безусловно возмещу. И здесь главное не обидеть старого человека. Тем временем дед вернулся с полной корзиной еды, и я бросился ему помогать. В корзинке оказалась литровая крынка молока, четвертушка знакомого хлеба, кусок сыра и горшочек с еще парившей кашей. Пока я раскладывал на столе еду, дед достал откуда-то деревянную ложку и кружку.
– Чем богаты тем и рады, – радостно заявил он, всучивая мне ложку: – Ты приступай, пока каша не остыла, а я молочка попью.
В ответ я уговорил его сесть на табурет, мотивируя тем, что стоя больше каши влезет. Никогда особо каши не ел, но эта, видать с голодухи, показалась мне вкуснейшим блюдом. И несмотря на мои заверения, что я по-братски съел ровно половину каши, дед таки заставил меня опустошить горшок на две трети. Оставив мне допивать полкрынки молока, старик уселся на кровать, покряхтел и отстегнул свой протез. Затем, нашарив под кроватью костыль, поднялся и полез в свой шкаф. Собрав там узелок, он бросил его мне.