– Но все же, кто я такой?..
Новая яркая вспышка стерла окружающий пейзаж.
Стинов снова стоял перед иссохшей и кажущейся безжизненной плотью учителя Лига, помещенной в затемненную нишу. Открытый глаз старика был похож на стеклянную пуговицу.
– Ты так и не сказал мне главного, – тихо произнес Стинов.
Ответом ему было молчание.
Подождав минуты две, Стинов понял, что сегодня учитель Лиг уже больше ничего ему не скажет. Повернувшись к старику спиной, он медленно пошел к выходу.
Поджидавший его у порога Василий молча закрыл дверь и вопросительно взглянул на Игоря.
– Все в порядке, – махнул рукой тот.
– Идем домой? – спросил Василий.
– Не отказался бы сначала перекусить, – ответил Стинов. – Я так понимаю, нам с тобой есть еще о чем поговорить.
Когда они сели за стол и приступили к еде, Стинов с любопытством посмотрел на невозмутимо-спокойного Василия.
– Тебе приходилось беседовать с учителем Лигом? – спросил он.
– Нет, – ответил монах. – Учитель Лиг сам выбирает собеседников. Меня он такой чести не удостоил.
– И тебе неинтересно, что он мне сказал? – удивился Стинов.
– Я не вправе спрашивать тебя об этом, – не глядя на собеседника, сказал Василий. – Слова учителя Лига предназначались только тебе одному. Но внимание, которое он на тебя обратил, подтверждает то, что я не ошибся в тебе.
Стинов достал из кармана авторучку и нарисовал на салфетке знак, который показал ему старец.
– Он сказал, что это мой знак и я должен следовать за ним, – сказал он, передав салфетку Василию.
– Это древний астрологический символ, обозначающий Землю, – сказал, взглянув на рисунок, монах. – Другого его значения я не знаю.
– Так что же в таком случае означают слова учителя Лига, сказавшего, что я должен следовать за этим знаком? – спросил Стинов.
– Почему ты спрашиваешь об этом меня? – удивленно взглянул на Игоря Василий. – Ответ должен быть известен тебе самому.
– Если бы я знал… – тоскливо вздохнул Стинов.
Отхлебнув из стакана синтетический сок манго, он недовольно поморщился и поставил стакан на стол.
– Сейчас я бы не отказался выпить чего-нибудь покрепче, – сказал он.
– В секторе Паскаля спиртного нет, – ответил Василий.
– Тогда, может быть, угостишь эфимером?
– Эфимера сколько угодно. Но ты же, кажется, прекратил его употреблять.
– Верно, – кивнул Стинов. – Просто захотелось вдруг расслабиться.
– Нет проблем.
Василий сходил к стойке и, вернувшись, бросил перед Стиновым на стол новую упаковку эфимера.
– Или, может быть, ты предпочитаешь нелегальный эфимер? – спросил он, показывая другую упаковку, которую держал в руке.
Стинов покрутил упаковку с пастилками эфимера между пальцев и, так и не распечатав, бросил ее в пустой стакан.
– Я закончил обед, – сказал он, решительно поднимаясь на ноги.
Вместе с Василием он вернулся в комнату, которая была отведена ему под жилье.
– Продолжаем разговор? – спросил он монаха, усаживаясь на кровать.
Василий присел на стул, положив локоть на край стола.
– Так на чем мы остановились? – спросил он.
– На том, что тебе обо мне рассказала моя мать, – напомнил Стинов. – В том состоянии, в каком я ее сегодня видел, она вряд ли могла что-нибудь рассказать.
– Я разговаривал с ней, когда ее связь с окружающим миром не была еще полностью оборвана, – ответил Василий.
– Почему это она вдруг решила пооткровенничать именно с тобой?
– Она понимала, что скоро сознание ее покинет этот мир навсегда. Ей нужно было перед кем-то исповедаться, прежде чем сделать последний шаг за грань.
– И рядом случайно оказался ты? – недоверчиво спросил Стинов.
– Именно так, – подтвердил монах. – Моя старческая внешность обычно располагает людей к откровенности.
– Ну и что же такого интересного она тебе рассказала, что заставило тебя сначала броситься на мои поиски, а затем, рискуя жизнью, вытаскивать меня из передряг?
– Она рассказала мне о твоем рождении.
– И выяснилось, что я прямой наследник Хабера ван Герена? – усмехнулся Стинов.
– К ван Герену ты не имеешь никакого отношения. Все дело в том, что твоя мать на самом деле не является таковой. Она растила и воспитывала тебя с первого дня твоего рождения, но не ее чрево дало тебе жизнь.
– Так кто же была та женщина, которая родила меня?
– Такой женщины вообще не было. У тебя есть отец, но нет матери. Ты – клон.
В первый момент Стинов ошарашенно вытаращил глаза на монаха. Тот, приподняв ладонь со стола, сделал движение, которым хотел успокоить Стинова. Но Игорь, взмахнув перед собой рукой, запрокинул голову назад и громко рассмеялся.
– И ты думаешь, я в это поверю? – спросил он, направив вытянутый палец в грудь монаху. – Я видел клонов, которые работают на плантациях. Ты хочешь убедить меня, что я один из них? Бред!
– Ты не один из них, – покачал головой Василий. – Ты был создан по особой программе.
– Кто позволил бы клону, пусть даже сделанному, как ты говоришь, по особой программе, жить среди людей? – подавшись вперед, спросил Стинов. – Кто выдал бы мне документы, удостоверяющие, что я человек?
– О том, как ты появился на свет, знали только твои родители. Тебе известно, что твой отец был одним из ведущих специалистов в области клонирования. Узнав, что его жена никогда не сможет иметь детей, он решил сам создать себе сына. Он вырастил тебя из клеток собственного организма, не внося никаких изменений в генетический код. Взгляни, – Василий бросил на колени Стинову несколько фотоснимков. – Это фотографии твоего отца. Я думаю, тебе не составит труда узнать на них себя.
На фотографиях, действительно, был изображен человек, похожий на Стинова, как две горошины из одного стручка. На первом снимке он был один, в белом халате, среди каких-то научных приборов. На другом – в том же интерьере, но уже в компании нескольких человек, одетых так же, как и он. На последнем снимке двойник Стинова был изображен вместе с молодой улыбающейся женщиной. Должно быть, это была его жена.
– Эти фотографии ничего не стоят, – сказал Стинов, бросив снимки на стол. – С помощью компьютерного монтажа можно сделать все, что угодно.
Хотя, только взглянув на снимки, он сразу же поверил в то, что это не фальшивка. Он вспомнил, что видел эти фотографии у своего двоюродного дяди, в доме которого прожил какое-то недолгое время, оставшись без родителей, прежде чем его отправили в воспитательное заведение для сирот. Вот только лица родителей со временем стерлись из памяти.